В последней трети XX века всемирная история не фигурировала в списке «новых научных» (оснащенных передовыми социальными теориями) исторических субдисциплин и все еще скрывалась в тени универсалистских концепций, разработанных в философии истории и макросоциологии. В основе всемирной истории лежали идеи универсальности, линейности, цикличности, стадиальности, прогресса и т.д. (Освальд Шпенглер, Арнольд Тойнби, Герберт Уэллс, Питирим Сорокин, Филмер Нортроп, Карл Ясперс, Альфред Крёбер, Эрих Фёгелин и др.). В последние десятилетия ХХ века активно использовались также макросоциологические концепции, предлагающие различные модели перехода от традиционного общества к модерному. Хотя с конца 1960-х годов появляется, условно говоря, «новая научная» всемирная история , очень немногие историки, среди них Уильям Макнил и Лефтен Ставрианос , писали всеобщую историю действительно по-иному.

На исходе XX и в XXI веке «всеобщая история» в значительной своей части радикально преображается. В ее границах, на фоне сохраняющейся традиции, утвердились новые - более заметные - направления, которые являются следствием критической и постмодернистской революций в философии (постколониальная критика , прежде всего) и опираются на ряд концепций и подходов, разработанных в ходе антропологического, лингвистического и культурного поворотов.

Это, во-первых, глобальная и транснациональная истории, предлагающие способы конструирования универсального неевропоцентричного мира. Во-вторых, мировая история, которая возникла в ходе переосмысления сравнительной истории цивилизаций, в результате чего в фокусе изучения оказались процессы взаимодействия миросистем и локальных цивилизаций. В-третьих, интернациональная история, изучающая историю формирования и развития различных международных сообществ. С необходимыми оговорками сюда можно отнести методологически переоснащенные историю империй и историю наций.

Победоносное шествие всемирной истории во всех ее изводах является не только несомненной реакцией на мощный социальный заказ, предъявляемый разными общественными группами, включая представителей самого «постколониального мира» (от наций и этносов до носителей модерных и постмодерных идеологий), но и результатом познавательных процессов, пробуждающих исследовательский интерес. Это и заставляет присмотреться внимательнее к тому, что на самом деле представляет собой «историческая глобалистика», насколько она теоретична и в чем методологическая новизна «пространственного поворота» в историографии.

Одна из главных функций географического пространства в историческом исследовании состоит в том, что оно служит способом задать рамки предмету истории, то есть очертить границы социальных взаимодействий в прошлой социальной реальности и тем самым трансформироваться в пространство историческое. При этом историк может исходить из своего видения пространства, может говорить о пространстве, сконструированном участниками социального взаимодействия, а может изучать сам процесс конструирования пространственных образований в тот или иной период прошлого.

Во всех случаях, когда выделенная историком территория не осознавалась как единая в той социальной реальности, которая является предметом его исследования, мы имеем дело с историческим пространством, заданным «извне», то есть сконструированным наблюдающим независимо от представлений исторических акторов.

Радикальное переосмысление исторического пространства осуществил в своих эпохальных трудах Фернан Бродель, который предложил рассматривать как целостные образования исторические ареалы, жизнь которых определялась единой геодемографической средой, независимо от границ политических образований . Тем самым было положено начало обширной истории внегосударственного пространства.

Несколько позднее исследователи обнаружили еще один ресурс и сконцентрировались на изучении того, что люди думали о своем и чужом пространстве, как они видели те или иные географические ареалы, как конструировали территориальные целостности и какими смыслами их наделяли. К подобным исследованиям исторического пространства относятся работы по истории формирования геоисторических (геополитических) конструктов, таких, например, как «Индия», «Восточная Европа», «Балканы», «Кавказ», «Дикий Запад» и др. С историческим пространством в подобной интерпретации связано формирование символического универсума системы культуры: мистические компоненты традиции, приметы «малой родины», дизайн места обитания и базовые основы национальной идентичности. К этому же типу следует отнести и работы по культурной антропологии, в которых анализируется категория «пространство», и исследования истории «ментальных карт» с такими популярными на рубеже веков концептами, как «пограничье», «граница», «зона контакта», «срединность», «ориентализм» (и другие «измы», образованные по аналогии) .

Применительно к сегодняшней исторической науке речь идет о новой стадии аналитической рефлексии, главная задача которой состоит в создании принципиально иного глобального (транснационального) пространства, сегментированного, дисперсного, а главное - не (европо)центрированного.

В исследованиях, которые сегодня, хотя и с большими оговорками, но все же можно объединить под рубрикой «всемирная история», происходит радикальная реисторизация образов Африки, Азии и Латинской Америки, провинциализация «Европы» , деструкция таких обобщенных понятий, как «третий мир», «периферия», «Запад» или «Восток». Категории «Евразия», «Латинская Америка», «Тихоокеанский регион», «Атлантический мир» (но не в броделианском смысле) начинают преобладать над концептами, связанными с «временем по Гринвичу» и «миром Запада». Одновременно появляется большое количество отдельных историко-территориальных объектов, существование которых в прошлом и настоящем человечества «открывается» или переоткрывается. Предметом изучения становятся актуальные для современного мира, но новые для историков аспекты прошлого: миграции, феномены полиязыковости и поликультурности, разнообразные транскультурные процессы, «мир во фрагментах». Попутно осуществляется и деконструкция прежнего компендиума национальных мифов.

Воспользовавшись выражением М.В. Тлостановой, охарактеризовавшей глобализацию как «глобальный исход третьего мира в первый» , заметим, что аналогичный «исход» отслеживается и в социальной мысли, и в ориентированных на глобалистику исторических работах.

Сама по себе глобалистика, дисциплина, под зонтиком которой расположились мировая, глобальная, транснациональная и пр. истории, - междисциплинарное направление. При этом ярлыки «глобальная», «мировая», «межнациональная» истории, равно как и их аналитический багаж, то противопоставляются друг другу, то воспринимаются в тандеме . Термин «глобальная история» более популярен среди философов и социологов, «в то время как большинство историков отдает предпочтение понятиям “всеобщей” или “всемирной“ истории» .

Идейной, и во многом идеологической, базой самых заметных новых направлений всемирной истории является «постколониальная критика». Замечу, однако, что постколониальная критика, предложившая коренную реконструкцию образа мировой истории, включая разрушение границ между всеобщей историей, востоковедением и этнографией, - не такая уж новация. Она тоже из прошлого века. Ее признанные гуру (социальный философ, один из теоретиков и идейных вдохновителей движения новых левых, Франц Фанон, философ Леопольдо Сеа , литературный критик и теоретик Эдвард В. Саид) создали свои основополагающие труды в середине 1900-х годов . В 2000-е годы книги писали уже о них.

А главное, остается важный вопрос, сформулированный И.Н. Ионовым: «Что такое глобализация - реальность или идеологема, что такое глобалистика или постколониальная критика - научное направление или форма манипуляции общественным сознанием?» .

Семенов Ю.И. Производство и общество // Социальная философия. Курс лекций: Учебник / Под ред. И.А. Гобозова. - М.: Издатель Савин С.А., 2003. - С. 147-160.

1. Два основных понимания всемирной истории: унитарностадиальное и плюрально-циклическое

История есть процесс. С этим сейчас согласно большинство историков, специалистов по философии истории, социологов. Но трактуют они этот процесс далеко не одинаково. Для одних история - поступательное, восходящее развитие, т.е. прогресс, для других - просто развитие. Есть люди еще более осторожные: для них история - только изменение. Последние не всегда понимают историю как процесс. Для некоторых из них она - беспорядочное нагромождение различного рода не связанных друг с другом случайностей.

Но если мы рассматриваем историю как прогресс или даже как просто развитие - перед нами неизбежно встает вопрос: что же при этом развивается, что же является субстратом исторического процесса, его субъектом. Низшими, первичными субъектами истории являются конкретные отдельные общества - социоисторические организмы; более высокими, вторичными - системы социоисторических организмов и, наконец, высшим, третичным субъектом истории является вся совокупность существовавших и существующих социоисторических организмов - человеческое общество в целом.

Соответственно, существуют процессы истории отдельных социоисторических организмов (общин, племен, стран), процессы истории систем социоисторических организмов (исторических регионов) и, наконец, процесс всемирной, или мировой, истории.

Наряду с изложенной выше точкой зрения, согласно которой реально существуют не только отдельные социоисторические организмы и различного рода их системы, но и человеческое общество как единое целое, и, соответственно, процессы развития отдельных социоисторических организмов и их систем вместе взятые образуют один единый процесс всемирной истории, существует и прямо противоположная. Если первое понимание можно было бы назвать унитаристским (от лат. unitas - единство), то второе - плюралистическим (от лат. pluralis - множественный).

Суть плюралистического понимания истории заключается в том, что человечество подразделяется на несколько совершенно автономных социальных образований, каждое из которых имеет свою собственную, абсолютно самостоятельную историю. Каждое из этих исторических образований возникает, развивается и рано или поздно с неизбежностью гибнет. На смену погибшим социальным единицами приходят новые, которые совершают точно такой же цикл развития.

История человечества, таким образом, полностью раздроблена не только в пространстве, но и во времени. Существует множество исторических образований и, соответственно, множество историй. Вся история человечества есть бесконечное повторение множества одинаковых процессов, есть совокупность множества циклов. Поэтому такой подход к истории с полным основанием можно назвать не просто плюралистическим, а плюрально-циклическим. Исторический плюрализм неизбежно включает в себя циклизм.

Выделение стадий всемирной истории с необходимостью предполагает соединение унитаристского понимания истории со взглядом на нее как на процесс не просто изменения, а развития, причем развития поступательного, т.е. прогресса. Такой подход к всемирной истории может быть назван унитарно-стадиальным.

2. Возникновение и развитие унитарно-стадиальных концепций всемирной истории.

Из двух рассмотренных выше основных подходов к истории первым возник унитарно-стадиальный. В крайне абстрактном виде он представлен в трудах средневекового мыслителя Иоахима Флорского (1130-1202). В новое время он приобрел более конкретные формы.

Окончательно оформившееся в труде выдающегося представителя Шотландского просвещения А. Фергюсона (1723-1816) «Опыт истории гражданского общества» (1767) подразделение истории человечества на периоды дикости, варварства и цивилизации, было одновременно и стадиальной типологией социоисторических организмов. Было выделено три типа социоров: дикарские, варварские и цивилизованные, из которых каждый последующий тип рассматривается как более высокий, чем предыдущий.

Почти одновременно экономистами Ж. Тюрго (1727-1781) и А. Смитом (1723-1790) была разработана несколько иная, но тоже стадиальная типология социоисторических организмов: охотничье- собирательские, пастушеские, земледельческие и торгово- промышленные общества.

Зародившееся в эпоху Возрождение и окончательно утвердившееся к началу XVIII в. подразделение истории цивилизованного человечества на Античность, Средние века и Новое время легло в дальнейшем в основу еще одной стадиальной типологии социоисторических организмов. А. Сен-Симон (1765-1825) связал каждую из названных выше эпох с определенным типом общества: античную с обществом, основанным на рабстве, средневековую - с феодальным обществом, в котором господствовало крепостничество, новое время с индустриальным обществом, в котором господствовал наемный труда. По А. Сен-Симону именно смена этих трех типов общества лежала в основе смены трех эпох всемирной истории.

Следующей шаг в развитии унитарно-стадиального подхода к истории связан с именами К. Маркса (1818-1883) и Ф. Энгельса (1820- 1895). Важнейшей составной частью созданного ими в середине XIX в. материалистического понимания истории (исторического материализма) является теория общественно-экономических формаций, о которой уже шла речь ранее. Согласно взгляду К. Маркса, в истории человечества сменилось пять основных способов производства, а тем самым и пять общественно-экономических формаций: первобытнообщинная (первобытно-коммунистическая), азиатская, античная (рабовладельческая), феодальная и капиталистическая..

Созданную К. Марксом схему развития смены общественноэкономических формаций в основном принимало большинство сторонников марксизма. Единственным спорным пунктом в ней был азиатский способ производства и, соответственно, азиатская общественно-экономическая формация.

3. Возникновение и развитие плюрально-циклических концепций истории.

Впервые такое понимание истории было изложено в работе основоположника расистской историософии француза Ж.А. де Гобино (1816-1882) «Очерк неравенства человеческих рас» (1853-1855), затем в «Учебнике всемирной истории в органическом изложении» (1857) немецкого историка Г. Рюккерта (1823-1875), и, наконец, обрело свой классический облик в труде русского мыслителя Н.Я. Данилевского (1822-1885) «Россия и Европа» (1869).

В XX в. эта линия была продолжена в «Закате Европы» (1918) немецкого мыслителя О. Шпенглера (1880-1936), «Постижении истории» (1934-1961) А.Дж. Тойнби (1889-1975) и трудах их многочисленных эпигонов (Ф. Бэгби, К. Квигли, Л.Н. Гумилев и др.). Сторонники этого подхода использовали разные термины для обозначения выделяемых ими исторических единиц: «культурно-исторические индивиды», «культурно-исторические типы», «культуры», «общества», «цивилизации». Чаще всего использовалось последнее слово, в силу чего этот подход в нашей стране получил наименование цивилизационного.

4. Современные западные унитарно-стадиальные концепции.

Хотя сторонники плюрально-циклического подхода существуют на

Западе и сейчас (С.П. Хантингтон), однако в целом он там давно уже утратил былую популярность. С 50-60 гг. XX в. на Западе началось возрождение унитарно-стадиальных концепций в этнологии (Л. Уайт, Дж. Стюард, Э. Сервис, М. Фрид, М. Салинз и др.) и социологии (Г. Ленски, О.Д. Дункан, Дж. Матрас, Т. Парсонс и др.). Унитарностадиальный характер носили почти все ранние теории модернизации (У.У. Ростоу, Ш. Эйзенстадт, С. Блэк). К самым известным современным унитарно-стадиальным концепциям относятся теория индустриального общества (Ж. Фурастье, Р. Арон), а затем сменившая ее теория постиндустриального (сверхиндустриального, технотронного, информационного, сервисного и т.п.) общества (Д. Белл, А. Турен, О. Тоффлер, И. Иллич, И. Масуда и др). Все эти концепции представляют собой стадиальные типологии социоисторических организмов. В ортодоксальных концепциях постиндустриального общества выде- лаются такие три типа общества, как аграрное, индустриальное и постиндустриальное, которые одновременно представляют собой последовательно сменяющиеся стадии развития человечества.

5. Еще одно понимание истории: «антиисторицизм» (исторический агностицизм).

В последнее время на Западе все более широкое распространение получает еще один общий взгляд на историю, отличный и от унитарностадиального, и от плюрально-циклического. Суть его предельно четко выражено в работах британского философа К. Поппера (1902-1994) «Открытое общество и его враги» (1945) и «Нищета историцизма» (1957). В них автор обрушивается на то, что он именует историцизмом.

Таким словом он обозначает взгляд, согласно которому существует процесс исторического развития, подчиненный действию определенных, не зависящих от человека сил. Если эти силы не сверхъестественные, а естественные, то историцизм предполагает существование определенных объективных законов, определяющих ход исторического процесса. В любом своем варианте историцизм предполагает если и не абсолютную, то все же какую-то предопределенность исторического процесса, прохождение обществом тех или иных стадий развития, а тем самым и возможность для мыслителя и ученого предвидеть и предсказать ход истории. Существует историцизм теистический, спиритуалистический, натуралистический, экономический и т.п.

Все свое опровержение «историцизма» К. Поппер строит на основе «методологического номинализма» или, что по сути то же самое, - феноменализма. Он признает существование только отдельного, только явлений. Объективное бытие общего он отвергает. Отсюда следует, что общественная жизнь представляет собой всего лишь простую совокупность огромного количества самых разнообразных действий людей. История есть просто «последовательность событий». Нет никаких оснований говорить о движении общества как целого. К взглядам К. Поппера на историю и его критике «историцизма» полностью присоединился экономист Ф.А. фон Хайек (1899-1992) в сочинении «Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма» (1988). Подобные идеи отстаиваются сейчас в работах Р. Нисбета, Ч. Тилли, Р. Будона, а также постмодернистов.

6. Глобально-стадиальная интерпретация унитарно-стадиального понимания истории.

Но ведь возможен и другой ответ. В таком случае общественноэкономические формации выступают, прежде всего, как стадии развития человеческого общества в целом. Они могут быть и стадиями развития отдельных социоисторических организмов. Но это совершенно не обязательно. Смена формаций в масштабах человечества в целом может происходить и без их смены в качестве стадий развития социоисторических организмов. Одни формации могут быть воплощены в одних социоисторических организмах и их системах, а другие - в других. Такая интерпретация унитарно-формационного, а тем самым и вообще унитарно-стадиального подхода к истории может быть названа глобальноформационным, а более широко - глобально-стадиальным пониманием истории.

И такое понимание смены стадий всемирной истории не является абсолютно новым. Первую глобально-стадиальную концепцию мировой истории мы находим в книге выдающегося французского правоведа Ж. Бодена (1530-1596) «Метод легкого познания истории» (1566). В дальнейшем глобально-стадиальный подход развивалась многими мыслителями: французом Л. Леруа (1510-1577), англичанами Дж. Хейк- виллом (1578-1649) и У. Темплом (1628-1699), немцем И.Г. Гердером (1744-1803) и получил свое достаточно полное воплощение в схеме всемирной истории, созданной великим немецким философом Г. Гегелем (1770-1831) в 1820-1831 гг. и изложенной в его «Философии истории» (1837, 1840).

Во всех этих работах важнейшей была идея исторической эстафеты - перехода ведущей роли от одних «народов», т.е. социоисториче- ских организмов или их систем, к другим, а тем самым и перемещение центра всемирно-исторического развития. Все эти концепции носили довольно абстрактный характер и поэтому, видимо, не привлекли к себе внимания историков.

Проработав текст, выполните следующие задания:

• 1) Представьте содержание текста статьи в виде логической схемы.
• 2) Дайте определения ключевым терминам, используемым в тексте.
• 3) Используя статью Ю. Семенова и свои знания по теме, изложите положительные и отрицательные стороны унитарно - стадиальной и плюрально - циклической интерпретаций всемирной истории.
• 4) Выскажите свою точку зрения по проблеме.

Почему возникает необходимость в развитии глобальной истории - в отличие от истории локальной, истории отдельных стран, регионов, цивилизаций и, наконец, в отличие от истории всемирной или всеобщей, которая, казалось бы, объемлет все? В чем специфика глобальной истории по сравнению с указанными выше историями? Эти закономерно возникающие вопросы тесно взаимосвязаны и нуждаются в том, чтобы осветить их в первую очередь.

Начнем с локальных историй - историй отдельных мест, городов (например, истории Москвы или Лондона), отдельных государств (например, истории России или Франции), отдельных регионов (например, истории Юго–Восточной Азии или Центральной Европы), отдельных цивилизаций (например, истории Древней Греции или Западной Европы) и даже целой группы цивилизаций (например, истории Востока). Несмотря на сильно различающийся масштаб, всем этим историям присущи некоторые общие ограничения, вытекающие из их локальности. Во–первых, это ограничение пространственно–географическое: здесь рассматривается история определенной ограниченной территории земной поверхности, а то у просто отдельной ее точки, Во–вторых, это ограничение временное: история города, государства, одной из цивилизаций или их группы по своей временной продолжительности несоизмеримо меньше не только истории человечества в целом, но и истории цивилизованного мира. Данная страна или цивилизация либо возникли гораздо позже первых цивилизаций (таковы не только все современные государства и цивилизации, но и кажущиеся для нас «древними» древнегреческая или древнеримская цивилизации), либо же они давно прекратили свое существование и, следовательно, также сильно ограничены во времени (Древний Египет или древнейшие цивилизации Междуречья).

Но дело не только в самих этих ограничениях как таковых. Проблема состоит в том, что историю любого города, любой страны или цивилизации нельзя понять без ее связи с историями других городов, других стран и цивилизаций, которые влияют друг на друга и являются взаимозависимыми. Так, историю России нельзя понять без знания истории Западной Европы, Арабского халифата. Золотой Орды, Османской империи, Ирана, Китая, Индии и т.п. Так же обстоит дело и с временной протяженностью: историю США нельзя понять без знания истории Западной Европы, историю Западной Европы невозможно постичь без учета истории Древнего Рима и Древней Греции, ту, в свою очередь, - без знания истории древней Персии, Древнего Египта, Междуречья и т.п. Тот факт, что история США сплошь и рядом изучается без знания истории Западной Европы и вне всякой связи с ней, а история Древней Греции - без знания истории Персии, Древнего Египта и др., говорит лишь о качестве такого «изучения» и ни о чем больше. История - это ткань, из которой мы пытаемся вытянуть отдельные нитки, не понимая, что все нити взаимосвязаны и тесно переплетены, что само «выдергивание» нитки неизбежно ведет к ее деформациям и обрывам. Именно так изучают историю в школах и университетах. Нужно ли удивляться, что такая история сплошь и рядом непонятна, скучна и мало что дает человеку не только в духовном, но даже и в практическом плане? Такая история действительно слишком часто учит лишь тому, что она ничему нас не учит.

Чрезмерно узкая специализация в исторической науке нередко приводит к тому, что теряется сам смысл изучения истории. Бесконечное накопление отдельных исторических фактов превращается в самоцель; при этом длительные споры ведутся по поводу отдельных фактов и фактиков, по поводу уточнения отдельных дат и мест, где происходили те или иные события. Уточнение необходимо, но оно совершенно недостаточно и часто не принципиально для общей трактовки исторических процессов. К тому же оно никак не спасает от набегов на историю отдельных представителей естественных наук, обладающих ярко выраженным антиисторическим мышлением и стремящихся под видом «уточнения» разрушить историю как таковую. В этом плане справедливой остается констатация современного австралийского историка Д. Кристиана, попытавшегося обосновать необходимость Универсальной истории: «Увы, историки так поглощены исследованием деталей, что они стали пренебрегать масштабным видением прошлого. Действительно, многие историки, веря, что в конечном счете факты скажут все сами за себя (лишь только их будет накоплено достаточное количество), намеренно отказываются от обобщений и забывают, что любые факты говорят только «голосом» исследователя. Результат такого одностороннего подхода - дисциплина, несущая большое количество информации, но с фрагментарным, узким видением своего исследовательского поля. Не удивительно, что становится все труднее и труднее объяснить тем, кого мы учим, и тем, для кого пишем, зачем им вообще нужно изучать историю» [Кристиан, 2001, с. 137 - 138].

Казалось бы, всемирная история лишена этих недостатков, ведь она охватывает и соединяет (или пытается охватить) все страны и цивилизации, все эпохи и периоды, начиная с возникновения самого человека. Но, увы, делает это существующая всемирная история совершенно неудовлетворительно. По сути дела, всемирная история - это прежде всего простая сумма историй отдельных государств, регионов и цивилизаций, и потому действительных связей между подобными отдельными историями, как правило, нет или они очень неполны. Да, в начале или в конце некоторых разделов существующих монографий и учебников по всемирной истории даются краткие вводные параграфы, написанные либо с точки зрения теории общественно–экономических формаций, либо в духе цивилизационного подхода, либо еще как–то. Но эти «обобщающие» параграфы почти ничего не дают и почти ничего не спасают, они существуют сами по себе, а главы, посвященные отдельным странам или отдельным регионам – сами по себе. Попытки же «переписать» истории отдельных стран в духе, например, формационной теории часто ведут к искажению истории: на первый план совершенно неоправданно выходят, например, восстания и революции, а «эксплуатируемые» непрерывно страдают от нестерпимой эксплуатации. Впрочем попытки переписать всемирную историю в духе «европоцентризма» или «китаецентризма», «западоцентризма» или «востокоцентризма» в итоге искажают историю ничуть не меньше.

Коренной недостаток существующей всемирной истории состоит в том, что в ней никак не отражено реальное, действительное единство человеческой истории, теснейшая взаимосвязь всех ее ветвей и подразделений. Единая история искусственно, ради «удобства изучения» (каково это удобство, можно судить по тому характерному факту, что ни один историк не знает всемирной истории, потому что знать ее невозможно в принципе), делится на о сдельные, изолированные друг от друга истории. А потом из этих отдельных историй, как из кирпичей, хотят сложить единую живую историю. Но получается не живой организм, а только труп или скелет. Естественное человеческое стремление состоит в том, чтобы увидеть и почувствовать связь времен, связь эпох и цивилизаций; но вместо того, чтобы помочь в этом стремлении, узкие специалисты – историки утверждают, что такие связи исторической науке не известны. И действительно, узкие специалисты настолько «закапываются» в мельчайших деталях отдельных исторических событий, что в принципе перестают видеть историческое развитие целом, отрицая его единство и целостность. Однако «связь времен» необратимо распалась в головах узких, односторонних специалистов, а не в действительной непрерывной истории, в которой настоящее вытекает из прошлого, а будущее - из настоящего. На самом деле терпит фиаско рассечение единой живой истории на отдельные, изолированные, замкнутые в своей уникальности «события» и «факты». Разумеется, охватить единство истории нашему ограниченному познанию чрезвычайно трудно. Дело дошло до того, что очевидное единство человеческой истории приходится доказывать. Выдающийся немецкий философ Карл Ясперс, занимавшийся этой проблемой, указывал на следующие очевидные его предпосылки:

«Это единство находит свою опору в замкнутости нашей планеты, которая в качестве пространства и почвы едина и доступна нашему господству, затем в определенности хронологии единого времени, пусть она и абстрактна, наконец, в общем происхождении людей, которые относятся к одному роду и посредством этого биологического факта указывают нам общность своих корней… Существенная основа единства состоит в том, что люди встречаются в едином духе всеобщей способности понимания. Люди обретают друг друга во всеобъемлющем духе, который полностью не открывает себя никому, но вбирает в себя всех. С наибольшей очевидностью единство находит свое выражение в вере в единого Бога» [Ясперс, 1994, с. 207].

Современный американский историк Дж. Бентли, говоря о роли межкультурных и межцивилизационных взаимодействий для периодизации глобальной истории, отмечает: «Начиная с отдаленных времен до наших дней межкультурные взаимодействия имели важные политические, социальные, экономические и культурные последствия для всех участвующих народов. Таким образом, становится понятным, что процессы межкультурного взаимодействия могли бы иметь некоторое значение для задач распознания исторических периодов с глобальной точки зрения… Исследователи все более осознают, что история является продуктом взаимодействий, вовлекающих все народы мира. Фокусируя внимание на процессах межкультурного взаимодействия, историки могли бы легче распознавать паттерны непрерывности и изменения, отражающие опыт многих народов, вместо того чтобы навязывать всем периодизацию, выведенную из опыта немногих привилегированных народов» [Бентли, 2001, с. 172 - 173].

Глобальная история непосредственно исходит из единства исторического процесса которое обусловлено тем, что этот процесс происходит на Земле с ее определенными природными условиями и в определенном смысле является продолжением развития единой биосферы. Глобальная история - это единая, но многообразная история. Она не является ни простой суммой историй отдельных этносов, народов, наций, ни тем абстрактно общим, что есть во всех этих историях. Скорее глобальная история является тесным переплетением, взаимодействием различных, разошедшихся, дифференцированных линий, нитей развития человеческого рода, - подобно тому, как ткань является переплетением отдельных нитей, но представляет собой нечто принципиально новое по сравнению с их механической совокупностью.

Глобальная история не измеряет все народы, государства, цивилизации одной или несколькими мерками, не исходит из того, что общество, существующее в одной стране, является будущим или прошлым для общества, существующего в другой стране или другом регионе, как это вольно или невольно утверждали многочисленные теории «единого для всех прогресса», разновидностями которых являются теория индустриального и постиндустриального общества, теория стадий роста, советский марксизм–ленинизм и т.п. В отличие от этих до сих пор широко распространенных и неизбежно идеологизированных теорий, глобальная история рассматривает сложное, многообразное, противоречивое единство различных обществ, государств, цивилизаций как живое, не поддающееся ранжированию, выстраиванию в ряды по степени «развитости» и «прогрессивности» целое. Ибо развитие в одном направлении неизбежно сопровождается деградацией в другом, прогресс неразрывно связан с регрессом, а приобретение одного ведет к утрате другого. Как это ни грустно, "в истории также существуют своеобразные «законы сохранения»: приобретение нового покупается ценой потери прежнего. С этим связано бесконечное многообразие форм жизни, многообразие культур, которое демонстрирует история человечества, и возможно, что именно такое многообразие, рассматриваемое как целое, только и способно восстанавливать целостность человека.

Еще одна важная предпосылка формирования области исторического знания, о которой идет речь, состоит в перманентно присущей истории человечества на всем ее протяжении глобальности. Уже само формирование человечества, которое, согласно современным теориям, скорее всего произошло в одном определенном регионе, предполагает исходное единство и взаимодействие в человеческой истории глобальности и локальности: человечество, возникшее в одном регионе, т.е. локально, оказалось способным заселить всю планету, превратиться в глобальное сообщество. Р. Любберс указывал в этой связи, что первые homo sapience по образу своей жизни были кочевниками, преодолевавшими значительные расстояния, что делало присутствие человека на Земле глобальным; в более поздние эпохи индейские племена двигались от Монголии до Северной Америки, а история об Иисусе в начале нашей эры обошла весь мир . Самое интересное, что, хотя освоение планеты человеком происходило постепенно, уже в очень древние эпохи глобальные процессы исторических изменений охватывали огромные территории, которые составляли тогдашний мир человека, его Ойкумену. Таким глобальным процессом была, например, неолитическая революция, территориальные границы которой невозможно точно определить. Древнейшие из известных нам цивилизаций имеют между собой немало общего, и возникли они примерно в одну эпоху (IV–III тыс. до н. э.). Если учесть, что история человека современного типа насчитывает не менее 40–50 тыс. лет, такое близкое по времени формирование древних цивилизаций вряд ли можно счесть случайным; скорее это следствие глобальных природных, прежде всего климатических процессов - в частности, климатического оптимума голоцена, когда, например, на Средне–Китайской равнине господствовал теплый влажный климат, а ее флора и фауна соответствовали флоре и фауне субтропиков и тропиков [Кульпин, 1999, с. 256].

Глобальные изменения и сдвиги, связанные с воздействием природных или социально–исторических факторов, присутствуют 1 и в более поздние эпохи. Среди этих сдвигов, имевших не только локальное, но и глобальное значение, можно упомянуть, например, события и достижения «осевого времени» К.Ясперса, великое:, переселение народов в начале новой эры. Великие географические открытия XV - XVI вв., образование торгово–колониальных империй в XVII - XVIII вв., современную глобализацию, связанную с распространением новых информационных технологий и средств связи. Об этих и других сдвигах, имевших глобальное значение, речь будет идти ниже. В то же время усиление глобальности в мировой истории не является монотонным процессом, история становится то более глобальной, то более локальной и дифференцированной. Однако, несмотря на то, что в истории наблюдается характерное и весьма значимое чередование периодов относительного усиления и относительного ослабления глобальности, сама глобальность представляет собой неотъемлемую сторону, необходимый аспект человеческой истории, присутствующий с самого ее начала. И это является предпосылкой формирования глобальной истории как области исторического и философского знания.

Глобальная история дает возможность преодолеть ограниченность «европоцентризма» и «западоцентризма» (впрочем, как и «росси–ецентризма» или «востокоцентризма») в трактовке прошлого и настоящего. Эта ограниченность весьма опасна, поскольку она, например, представляет современную «американоцентричную» модель глобализации со всеми ее диспропорциями и уродливыми односторонностя–ми как единственно возможную. Западная историческая наука, как и другие социальные науки на Западе, немало потрудились над тем, чтобы абсолютизировать реально существующие, но отнюдь не исключительные особенности развития Европы и Запада. Справедливо критикуя эту абсолютизацию, канадский историк А.Г. Франк, в частности, отмечает: «Ведь европейцы просто превратили свою историю в «миф», а на самом деле она развивалась при большой поддержке других стран. Европе никогда ничего не давалось легко, а если и давалось, то наименьшую роль здесь играла ее пресловутая «исключительность». И уж конечно, Европа вовсе не «создавала мир вокруг себя». Скорее, наоборот - она присоединилась к мировой экономике, в которой доминировала Азия, и европейцы долго стремились достичь ее уровня развития, а потом «взобрались на плечи» азийской экономике. Вот почему даже такие европейцы, как Лейбниц, Вольтер, Квесни и Адам Смит, считали Азию центром мировой экономики и цивилизации» [Франк, 2002, с. 192–193]. Только подлинно глобальное видение исторического развития способно воссоздавать адекватную и целостную картину прошлого будущего, тем самым предохраняя нас от национализма, шовинизма, самолюбования, которые уже не раз приводили народы и цивилизация к катастрофам.

Итак, необходимость глобальной истории вытекает прежде всего из потребности преодолеть пространственные, временные и другие (например, схематически–идеологические) ограничения, присущие всем локальным историям и в значительной мере характерные для истории всемирной. При этом, разумеется, глобальная история не отрицает и не игнорирует все локальные истории, а базируется на них и интегрирует разделенные области исторического знания. Глобальность - это важная и неотъемлемая сторона исторического развития, которая наиболее очевидна в современную эпоху, но которая в иных формах существовала и прежде, вплоть до самих истоков человеческой истории. Важны, однако, не столько сами эти выводы, очевидные для непредвзятого, незашоренного сознания, сколько их эвристическое значение; существенным является то новое, что можно увидеть, основываясь на идеях и методах глобальной истории, то, что не замечают или игнорируют существующие истории. Одним из важнейших явлений для глобальной истории, о котором. историки, как правило, не говорят или говорят только вскользь, является синхронизация исторических событий и процессов, их согласованность во времени и в пространстве.

1.2. Синхронизация событий и процессов в глобальной истории

Проблема синхронизации процессов и событий является одной из ключевых для глобальной истории. Синхронизация - временная упорядоченность, согласованность процессов и событий, локализованных в разных местах, - имеет принципиальное значение для понимания глобальных процессов, поскольку в этой синхронизации проявляется единство, присущее историческому развитию, и поскольку она задает саму структуру глобальной истории. Синхронизация означает наличие разнообразных (явных или, неявных) связей и взаимодействий между различными, в том числе весьма отдаленными друг от друга частями мира. Кроме того, синхронизация событий и процессов в разных точках пространства является необходимым условием возникновения волн изменений в социуме или Мегасоциуме; собственно говоря, любая волна представляет собой согласованное движение или изменение определенных параметров среды в разных ее точках. Поэтому анализ различных проявлений синхронизации в истории играет важную роль в выявлении механизмов глобализации и глобального исторического развития. Рассмотрим некоторые наблюдения над синхронизацией процессов общественного развития, принадлежащие крупным мыслителям и ученым, которые подходили к ее анализу с разных позиций и точек зрения. Такое рассмотрение, помимо прочего, поможет выявить разные стороны сложного феномена синхронизации.

Об отдельных проявлениях синхронизации исторических событий, явлений и процессов писали многие авторы, в том числе профессиональные историки, изучающие определенные периоды и области истории. Так, видный английский историк Х.Тревор–Роупер в своей статье «Всеобщий кризис XVII века» указывал на ряд синхронных революций XVII в., включавший Английскую революцию (1642–1649 гг.), Фронду во Франции (1648–1653 гг.), так называемый «дворцовый переворот» в Нидерландах, восстания в Кастилии и Андалузии (1640 г.), восстание в Португалии, приведшее к отделению Португалии от Испании (1640 г.), восстание Мазаньелло в Неаполе (1647 г.). Причину «всеобщей революции» XVII века Тревор–Роупер видел в кризисе отношений между обществом и государством, возникшем вследствие непомерного роста расходов на содержание постоянно расширявшегося бюрократического аппарата и усиления централизации. Ниже, в главе 4, мы попытаемся показать, что причины, названные Тревор–Роупером, носят ограниченный характер, поскольку вне поля его зрения остались еще некоторые важные кризисы, восстания и революции, протекавшие в это же время в иных регионах, например в Китае. Однако синхронизацию событий и процессов, связанных с кризисом прежних централизованных монархий, Тревор–Роупер подметил точно. Российский историк Л.П. Репнина, несколько расширив временные рамки синхронизированных процессов, отмеченных Тревор–Роупером, писала в этой связи: «Столетие с середины XVI до середины XVII в. можно с полным правом назвать веком общественно–политических катаклизмов. Перевороты, мятежи, восстания, революции потрясали одну европейскую страну за другой, а многие - одновременно. Некоторые из них - революция в Англии, Фронда во Франции, восстания в Португалии, Каталонии, Неаполе, государственный переворот в Нидерландах - так и именуются «синхронными революциями XVII века»… «Синхронные революции XVII века» стали одной из центральных проблем мировой историографии позднее, на том ее этапе, когда наметился коренной поворот в подходе к традиционным темам политической истории, выразившийся в формировании целостного взгляда на явления исторической действительности, в осознании глубинных причин и долговременных предпосылок исторических событий» [Репнина, 1994, с. 282 - 283].

Некоторые авторы достаточно широко используемых историками синхронистических таблиц также иногда обращали внимание на удивительную синхронность многих процессов и событий, протекавших в совершенно различных государствах, регионах, цивилизациях: сам процесс составления этих таблиц наталкивает на мысль о синхронизации как важной стороне истории. Так, автор таблиц «История двух тысячелетий в датах» А. Овсянников отмечал: «Возможность такой синхронизации может дать немало материала для сопоставлений, проникновения в суть переживаемых событий. Когда мы смотрим на историю как на совокупность мировых процессов, нам яснее историческая логика. Например, кровавые события в годы правления Ивана IV происходили в ту же эпоху, что и Варфоломеевская ночь во Франции, а со своими ближайшими родственниками российский царь расправлялся так же, как и его британский современник Генрих VIII. И таких аналогий множество, достаточно лишь заняться сопоставлениями» [Овсянников, 1996, с. 7]. Здесь обращает на себя внимание важная и весьма глубокая мысль о проникновении через синхронизацию в суть рассматриваемых событий, о понимании с ее помощью логики истории. К сожалению, автор не развивает эту мысль, а ограничивается отдельным примером и указанием на множество подобных аналогий в мировой истории.

Вместе с тем лишь немногие, наиболее крупные историки и философы не просто указывали на очевидные проявления синхронизации в мировой истории, но и пытались понять ее смысл и значение. К их числу принадлежат два очень разных русских мыслителя XIX века - Владимир Сергеевич Соловьев и Николай Яковлевич Данилевский, разрабатывавшие принципиально различные, во многом противоположные подходы к пониманию человека и истории. Оба они обратили внимание на важную роль синхронизации в развитии общества. Представляется, что один этот факт указывает на важное значение синхронизации в истории, поскольку показывает, как противоположные подходы выводят на одно и то же явление. Владимир Соловьев именно в полемике со взглядами Н.Я. Данилевского писал следующее: «Все эти части (человеческого рода. - 5.77.) в настоящее время, несмотря на вражду национальную, религиозную и сословную, живут одной общей жизнью в силу той фактической неустранимой связи, которая выражается, во–первых, в шании их друг о друге, какого не было в древности и в средние иска; во–вторых, в непрерывных сношениях политических, научных, торговых и, наконец, в том невольном экономическом взаимодействии, благодаря которому какой–нибудь промышленный кризис в Соединенных Штатах немедленно отражается в Манчестере и Калькутте, в Москве и Египте» [Соловьев, 1988, с. 410-411].

В этом отрывке Соловьев называет три фактора, а точнее, три проявления единой связи, которая приводит к синхронизации исторического развития: 1) знание различных стран и цивилизаций друг о друге; 2) непрерывные политические, культурные и иные отношения между ними и 3) экономическое взаимодействие в рамках единого мирового рынка. Первый фактор, согласно Соловьеву, в современную эпоху действует гораздо сильнее, чем в древности и в средние века, хотя, добавим мы, в ослабленном виде он действовал всегда, на протяжении всей человеческой истории. Второй фактор оказывал заметное воздействие во все эпохи, хотя формы культурных и политических контактов могли меняться. Что касается третьего фактора, то он также действовал всегда, хотя и в более ограниченном виде, через множество локальных и региональных рынков, связанных между собой. По сути дела, анализ Соловьева сохраняет свое значение до сих пор, несмотря на все усложнение экономической и политической жизни, на резкое усиление обмена информацией и т.п.

Но этого мало. Концепция всеединства, разработанная Владимиром Соловьевым, прямо ориентирует на поиск дополнительных, в том числе «слабых» связей и взаимодействий, которые в итоге приводят к целостному, синхронизированному развитию. Дело в том, что исследователю, пытающемуся проникнуть в тайны таких сверхсложных эволюционирующих систем, как человек, общество, биосфера, Космос, наиболее доступны непосредственные «сильные» взаимодействия элементов и структур этих систем, описываемые, как правило, в терминах причинно–следственных связей. «Слабые» же, опосредованные взаимодействия чаще всего остаются скрытыми от взора исследователя, несмотря на то что они играют огромную, иногда решающую роль в поддержании динамической целостности системы. В результате этого понимание генезиса и развития сложных органических систем остается неполным, формальным, скользящим по поверхности явлений. Принцип всеединства, огромное эвристическое значение которого понял Вл. Соловьев, как раз и призван восполнить эту принципиальную неполноту непосредственно наблюдаемых связей, в том числе за счет поиска взаимодействий между пространственно разделенными процессами, событиями, явлениями, которые, на первый взгляд, кажутся отдельными, изолированными друг от друга. Ниже будут приведены примеры такого рода взаимодействий, которые характеризуют связи между пространственно разделенными процессами.

В отличие от Вл. Соловьева, развивавшего великую и до сих пор не оцененную по достоинству философию всеединства, Н.Я. Данилевский, исходил из существования принципиальных различий между «культурно–историческими типами», характерными для развития человечества, и тем самым ставил под сомнение само существование единой человеческой истории. Тем не менее, будучи крупным и оригинальным мыслителем, он не мог пройти мимо важной роли синхронизации в истории. В своей книге «Россия и Европа» он писал следующее: «Совершенно к таким же заключениям ведет синхронизм многих исторических событий, синхронизм, без которого эти события сами по себе потеряли бы большую часть своего значения. Возьмем самый известный пример. Открытие книгопечатания, взятие Константинополя турками и открытие Америки, почти одновременно случившиеся, внесли в своем совокупном влиянии такую важность, что она была сочтена достаточною для разграничения великих отделов жизни человечества… Но самую значительную долю силы и значения придает этим событиям именно их совокупность, их воздействие друг на друга, в несчетное число раз усилившее влияние каждого из них на развитие просвещения, на расширение деятельности европейских народов… Конечно, каждому из этих трех событий, положивших начало новому повороту в жизни Европы, можно найти весьма удовлетворительное объяснение. Но чем объяснить их современность, которая, собственно, и составляет главное условие их образовательной силы? Где лежит тот общий корень, коего следствиями были бы не только изобретение книгопечатания, взятие Константинополя и открытие Америки, но в котором заключалась бы и та мера толчка, сообщенного историческому движению, вследствие которого явления, принадлежащие к столь различным категориям, достигли бы своего осуществления в один и тот же исторический момент?.. Где та сила, которая привела алтайских дикарей на берега Босфора как раз в то самое время, когда пытливость немецких изобретателей отыскала тайну сопоставления подвижных букв, и когда соперничество между Испаниею и Португалией в морских предприятиях доставило благосклонный прием смелой мысли генуэзского моряка? Причины синхронистической связи столь разнородных событий нельзя, конечно, надеяться отыскать ближе, чем в самом том плане миродержавного Промысла, по которому развивается историческая жизнь человечества» [Данилевский, 1995, с. 262 - 263].

Заметим, что Данилевский справедливо не удовлетворяется обычными в таких случаях попытками объяснить многочисленные явления «синхронизма» случайным стечением обстоятельств; по его мнению, необходимо искать гораздо более глубокие корни «синхронистической связи». Более того, Данилевский указывает на «синхронизм» как на важный принцип, действующий и в природе, и в истории. К сожалению, эта важная, принципиальная идея Данилевского, в отличие от его теории «культурно–исторических» типов, осталась без внимания. Ее не поняли и проигнорировали и его последователи, и его оппоненты; тем самым важный вопрос о причинах и значении синхронизации событий для реализации всемирно–исторических сдвигов остался без ответа. Было фактически проигнорировано и его важное наблюдение о взаимном воздействии более или менее одновременных событий, во много раз усиливающем влияние каждого из них.

Уже в XX веке на принципиально важное значение синхронизации различных событий и процессов для исторического развития в целом обратили внимание два крупных европейских мыслителя - французский историк Ф. Бродель и немецкий философ К. Ясперс. Бродель не только указал на синхронизацию экономических, политических и социальных процессов, протекающих в различных частях земного шара, но и попытался определить структуры и механизмы, лежащие в основе этой синхронизации. В своей книге «Время мира. Материальная цивилизация, экономика и капитализм. XV–XVIII вв.» он констатировал удивительную согласованность колебаний цен на определенные товары, существовавшую в данную эпоху в различных, в том числе весьма удаленных, уголках мира: «То, что колебалось под воздействием цен, это были на самом деле предварительно сложившиеся сети, образовавшие, на мой взгляд, по преимуществу вибрирующие поверхности, структуры цен» [Бродель, 1992, с. 79]. Гипотеза Броделя по сути означает, что мировая рыночная система и мировое сообщество в целом в каждый момент своего существования и развития представляют собой активную среду, в которой распространяются волны изменения цен, потребностей, жизненных стандартов и т.п., а также волны технологических, социальных, политических и культурных сдвигов, изменений. Эту активную среду можно рассматривать также как единую сеть огромной протяженности (нынешний Интернет является лишь одним из поздних проявлений этой гораздо более древней сети). Подобная гипотеза представляется весьма плодотворной, способной объяснить удивительную синхронизацию и согласованность процессов и событий в самых разных точках мира (при всей их разнонаправленности и включенности в различный исторический, социокультурный контекст). В этой связи вся глобальная история представляется не чем иным, как проявлением взаимосвязанности, взаимовлияния и синхронизации процессов, протекающих в разных частях мира.

В другой своей работе «Динамика капитализма» Бродель подчеркивал значение синхронизации развития обществ с различной культурой и общественным строем на само возникновение и существование капитализма и европейской мир–экономики: «Короче, европейский мир–экономика в 1650 году являет собой соединение, в котором сосуществуют самые различные общества - от уже капиталистического в Голландии до крепостнических и рабовладельческих, стоящих на самой низшей ступени лестницы общественного прогресса. Эта одновременность, синхронность ставит уже, казалось бы, решенные проблемы. Действительно, само существование капитализма зависит от этого закономерного расслоения мира: внешние зоны питают промежуточные и, особенно, центральную. Да и что такое центр, если не вершина, если не капиталистическая суперструктура всей конструкции?.. Это положение объясняет ход истории иначе, чем привычная последовательная схема: рабовладение, феодализм, капитализм. Оно выдвигает во главу угла одновременность, синхронность - категории со слишком яркой спецификой, чтобы их действие оставалось без последствия» [Бродель Ф. Динамика капитализма. Смоленск, 1993, с. 97–98]. Здесь Бродель выявляет и подчеркивает роль гетерогенности и одновременно структурированности, упорядоченности той активной среды, в которой распространяются волны исторических изменений. Мир предстает единым, но чрезвычайно разнообразным, сложно организованным; все его части воспринимают импульсы, идущие из «центра» или «периферии», но воспринимают по–своему, не стирая и не уменьшая своих различий. Подобная картина характерна для всей мировой истории на всем ее протяжении.

Ярким примером анализа синхронизации в истории является концепция «осевого времени» К. Ясперса. Очевидно, что само понятие «осевого времени» в том виде, как оно сформулировано Ясперсом, предполагает наличие синхронности множества исторических событий, относящихся к разным народам и разным цивилизациям. Ясперс отмечает наиболее важные и сходные по смыслу и значению события и процессы в духовной сфере, почти одновременно происходившие в Китае, Индии, Иране, Палестине, Греции. Оценивая значение этих сдвигов, Ясперс писал: «В эту эпоху были разработаны основные категории, которыми мы мыслим по сей день, заложены основы мировых религий, и сегодня определяющих жизнь людей. Во всех направлениях совершался переход к универсальности» [Ясперс, 1994, с. 33].

Рассматривая различные гипотезы, пытающиеся объяснить эту удивительную синхронность, одновременность сдвигов в разных цивилизационных центрах, Ясперс констатирует, что ни одна из них в отдельности не может быть признана удовлетворительной. Спустя полвека, прошедшие после выхода работы Ясперса, можно полагать, что лишь целый ряд более или менее взаимосвязанных факторов, среди которых, по–видимому, важную роль играли распространение железных орудий и связанная с этим технологическая революция, климатические изменения (похолодание «железного века»), перемещения «варварских» народов на периферии - могут пролить свет на загадку «осевого времени». Однако тайна синхронности важных сдвигов «осевого времени» остается сложной и запутанной, если не принимать во внимание действие принципа синхронизации, работающего в истории: «Никто не может полностью понять, что здесь произошло, как возникла ось мировой истории. Нам надлежит очертить контуры этого поворотного периода, рассмотреть его многообразные аспекты, интерпретировать его значение для того, чтобы на данной стадии хотя бы увидеть его в качестве все углубляющейся тайны» [Ясперс, 1994, с. 48]. Следует подчеркнуть, что и после «осевого времени» процессы политического, социального и культурного развития в Китае, Индии, на Ближнем Востоке и в Средиземноморье протекают удивительно синхронно: почти одновременно путем завоеваний из множества сравнительно небольших государств создаются большие могущественные империи, в Китае - империя Цинь Ши–Хуанди и затем империя Хань, в Индии - государство Маурьев, затем Кушанская империя и, наконец, государство Гупт, в Средиземноморье - эллинистические государства, а затем Римская держава. В II–V вв. уже новой эры все эти империи почти одновременно разрушаются (падение младшей династии Хань в Китае и образование государств Вэй, Шу и У в III в. н.э., ослабление и начало распада Кушанской империи в III в. н.э., падение Парфянской державы в III в. н.э., кризис Римской империи в III в. н.э. и падение Западной Римской империи в V в. н.э., распад государства Гупт в Индии в конце V в. н.э.). Этот период (III–VII вв. н.э.), период кризиса прежних культур, цивилизаций, империй и возникновения нового мирового порядка стал, подобно «осевому времени» VIII–III вв. до н.э., эпохой еще одного взлета в религии, философии и других областях человеческой культуры, охватившего Западную Европу, Ближний Восток, Китай и Индию. Правда, этот взлет не был столь мощным, как в период «осевого времени», но все же он дал миру целую плеяду христианских философов и теологов - великих деятелей христианской культуры, пророка Магомета, деятелей даосской культуры в Китае, основателя манихейства Мани, великих поэтов Индии и Китая. Все это также свидетельствует о том, что явления синхронизации в истории действительно имеют место, особенно в переломные эпохи социального развития.

Идея синхронизации самых различных процессов, протекающих в человеческой психике, в окружающем мире, в эволюции природы и общества, с разных сторон рассматривалась и такими крупными исследователями, работавшими в различных областях науки, как П. Тейяр де Шарден, К.Г. Юнг, С. Гроф. Так, анализ явления синхронности содержится в работе С. Грофа «Холотропное знание», в которой критикуется ограниченность господствующих до сих пор ньютоно–картезианских представлений о мире: «Ньютоно–картезианская наука описывает Вселенную как бесконечно сложную систему механических событий, которые являются строго детерминистскими, то есть управляемыми принципом причины и следствия. Каждый процесс в этом мире имеет свои особые причины и в свою очередь порождает причины для свершения других событий. Несмотря на неудобный парадокс - проблему определения изначальной причины из всех остальных причин, - это понимание реальности продолжает быть основным кредо традиционных ученых. Западная наука настолько преуспела в мышлении в терминах причинности, что стало трудно даже представить процессы, которые не подчинялись бы предписаниям причины и следствия, разумеется, за исключением начала самой Вселенной.

Из–за этого глубоко укоренившегося убеждения в причинности как в определенном законе природы Юнг много лет не решался опубликовать свои наблюдения событий, которые никоим образом не соответствовали этому штампу. Он откладывал издание своей работы на эту тему до тех пор, пока он сам и другие не собрали буквально сотни убедительных примеров синхронностей, дающих ему абсолютную уверенность в том, что описанные им наблюдения действительны. В знаменитой работе «Синхронность: непричинный связующий принцип» (5упспгоп1с11у: Ап Асазиа! Соппес1ш§ Рппс1р1е) Юнг выразил свою точку зрения, что причинность является, скорее, не абсолютным законом природы, а статистическим явлением. Более того, он подчеркнул, что существует множество примеров, где этот «закон» неприменим» [Гроф, 1996, с. 193].

Сам К.Г. Юнг, по–своему анализируя происхождение синхронизации (синхронистичности), пришел, в частности, к следующим выводам: «Я очень хорошо понимаю, что синхронистичность является чрезвычайно абстрактной и «непредставимой» величиной. Она наделяет движущееся тело определенным психоидным свойством, которое, как пространство, время и причинность, является критерием его поведения. Мы должны полностью отказаться от идеи, что психе каким–то образом связана с мозгом, и вместо этого вспомнить об «осмысленном» и «разумном» поведении низших организмов, у которых мозг отсутствует. Здесь мы оказываемся гораздо ближе к первичному фактору, который, как я уже говорил выше, не имеет ничего общего с деятельностью мозга… Не обязательно думать об изначально установленной гармонии Лейбница или о чем–то похожем, что должно было бы быть абсолютным и проявилось бы во вселенском соответствии и притяжении типа «смыслового совпадения» временных точек, находящихся на том же самом градусе широты (по Шопенгауэру). Принцип синхронистичности обладает свойствами, которые могут помочь разрешить проблему тело - душа. Прежде всего, этот принцип, на самом деле, является беспричинным порядком или, скорее, «смысловой упорядоченностью», которая может пролить свет на психофизический параллелизм. «Абсолютное знание», которое является характерной чертой синхронистического феномена, знание, которое нельзя обрести с помощью органов чувств, подтверждает правильность гипотезы о наличии самосуществующего смысла или даже выражает его существование. Такая форма существования может быть только трансцендентальной, поскольку, как показывает знание будущих или пространственно отдаленных событий, она находится в психически относительных пространстве и времени, то есть в непредставимом континууме пространство - время» [Юнг, 1997, с. 291–292]. Таким образом, согласно Юнгу, понятие синхронистичности требует пересмотра общей картины мира, включая взаимоотношения психического и физического, пространства и времени, причины и следствия.

Абсолютизация роли причинно-следственных связей, с которой полемизировали К.Г. Юнг и С. Гроф, является препятствием и для понимания волнообразных процессов в природе и обществе. Существование волн развития сложных систем не является результатом действия одной причины, одного фактора, оно предстает, скорее, как удивительно согласованный «ответ» множества элементов системы на те или иные изменения, а часто - и как цепь удивительных, но закономерных совпадений. В этом плане принцип синхронизации, как и циклически–волновой подход в целом, ближе к представлениям современной квантовой физики, чем классической ньютоно–картезианской науки. В связи с этим становится понятным, почему Гроф акцентирует внимание на неслучайном интересе Юнга к новым идеям в физике и его личных отношениях с некоторыми величайшими физиками XX века, способными принять его представления о синхронности как явлении, выходящем за рамки обычных представлений о причинно–следственных связях: «Сам Юнг полностью осознавал тот факт, что понятие синхронности несовместимо с традиционной наукой, и с великим интересом следовал революционно новому мировоззрению, развивавшемуся из достижений современной физики. Он поддерживал дружбу с Вольфгангом Паули, одним из основателей квантовой физики, и они обменивались друг с другом полезными идеями. Аналогичным образом в личных связях Юнга с Альбертом Эйнштейном последний вдохновил его настаивать на понятии синхронности, поскольку она была полностью совместимой с новым мышлением в физике» [Гроф, 1996, с. 193].

Обращение к синхронизации как одному из важных принципов эволюции биосферы и ноосферы было присуще и такому крупному ученому, мыслителю, философу, как П. Тейяр де Шарден. В своей знаменитой книге «Феномен человека» он в более или менее явном виде неоднократно использовал принцип синхронизации для объяснения процесса эволюции на разных его этапах - от геохимической эволюции до эволюции человека и общества. Особенно это относится к критическим периодам, в ходе которых происходят скачки, появляются принципиально новые эволюционные формы. Так, при описании «неолитической революции», которую Тейяр де Шарден справедливо рассматривал как «самый критический и величественный из всех периодов прошлого - период возникновения цивилизации» [Тейяр де Шарден, 1987, с. 164], ученый перечислил целый ряд процессов и явлений, которые могли толкать человечество к переходу от охоты и собирательства к земледелию и скотоводству, на основе которых возникли первые цивилизации. Но при этом ни один фактор не объясняет того масштабного переворота, который произошел в эпоху неолита и который означал становление социальности в том виде, как мы ее знаем. Поэтому следующее утверждение Тейяра де Шардена, по существу совпадающее с описанием синхронизации, выглядит далеко не случайным и обоснованным: «Как будто в этот решающий период социализации, как и в момент рефлексии, пучок относительно независимых факторов таинственно слился, чтобы поддержать и ускорить продвижение гоминизации» [Тейяр де Шарден, 1987, с. 165].

Более того, описание Тейяром де Шарденом «неолитической революции» в чем–то напоминает описание «осевого времени» К. Ясперсом, и для этого есть основания - «неолитическая революция» затронула разные области и регионы мира, в ее ходе были открыты самые различные формы социальной и духовной жизни:

«Социально в области собственности, морали, брака, можно сказать, было испробовано все… В то же самое время в более устойчивой и густонаселенной среде первых земледельческих поселений узаконивается и разгорается вкус к исследованиям и потребность в них. Чудесный период исканий и изобретений, когда во всем блеске, в несравненной свежести нового начинания, в сознательной форме ярко проявляются вечные пробные нащупывания жизни. Все, что можно было испробовать, было испробовано в эту удивительную эпоху» [Тейяр де Шарден, 1987, с. 165]. Все это наталкивает на мысль, что «осевое время», о котором писал К. Яс–перс, несмотря на всю свою уникальность, все же не было единственным в истории человечества и что синхронизация в той или иной мере присутствует на всех этапах социального развития.

Современные исследователи выделяют природные и космические факторы, которые оказывают мощное синхронизирующее воздействие не только на земную биосферу, но и на развитие человеческого общества, человеческую историю. Среди этих факторов присутствуют климатические, гидрологические, гелиобиологические и иные воздействия и изменения, которые оказывают заметное синхронизирующее воздействие на исторические процессы. Все эти факторы, особенно изменения климата, оказывают глубокое воздействие на территории и регионы, отстоящие друг друга на тысячи и даже десятки тысяч километров. Так, из близких нам похолодании особо выделяют похолодание «железного века» в первом тысячелетии до н.э. и так называемый «малый ледниковый период» в Европе и Азии в XVI - XVII вв. Именно на эти периоды пришлись эпохи глобальных исторических изменений, о которых будет идти речь дальше. Есть основания предполагать, что такое совпадение является отнюдь не случайным, поскольку климатические и другие глобальные природные изменения воздействуют на различные стороны жизни многих цивилизаций.

Природные изменения принято рассматривать как экзогенные (внешние) факторы по отношению к развитию общества, его мировоззрения, системы ценностей, экономической и политической системы. Это не вполне справедливо, поскольку человек является существом не только социальным и духовным, но и природным. Социоестественная история - новая дисциплина на стыке естественных и гуманитарных наук - показывает, что между развитием общества и природными изменениями существуют многообразные и многогранные связи и взаимодействия [Кульпин, 1992]. Эти взаимодействия особенно ярко обнаруживаются в периоды так называемых социально–экологических кризисов, т.е. периодов, когда происходят резкие изменения одновременно в жизни природы и в жизни данного общества. Важными примерами социально–экологических кризисов являются неолитическая революция, которая привела к колоссальным изменениям в жизни человечества, кризис середины I тысячелетия до н.э. в Китае и в Средиземноморье [Кульпин, 1996], первый (XVI-XVII вв.) и второй (с середины XIX в.) социально–экологические кризисы в России [Кульпин, Пантин, 1993; Пантин, 2001] и др. Все эти кризисы приводили к огромным изменениям в развитии соответствующих обществ; и, несмотря на свою тяжесть и глубину, имели не только негативное, но и позитивное значение, стимулируя выработку новых, более сложных институтов, технологий, форм мышления и общения между людьми. Неслучайно многие из социально–экологических кризисов одновременно являются важными вехами глобальной истории, периодами высокой синхронизации исторических событий и процессов в разных обществах.

Итак, в самом общем виде феномен синхронизации можно определить как согласование и упорядочение во времени различных пространственно разделенных событий, процессов и явлений, в том числе тех, которые, на первый взгляд, никак не связаны между собой и принадлежат совершенно различным системам. Это не означает, что рассматриваемые процессы и явления вообще не связаны «материально» друг с другом; это означает лишь, что связи участвующие в синхронизации, носят неочевидный и неоднозначный характер или же вовсе не познаны. При исследовании таких сложных эволюционирующих систем, как биосфера, человеческая психика, человеческое общество, исследователь сталкивается с согласованным и упорядоченным поведением огромного множества подсистем и различного рода структур, как существующих внутри эволюционирующей системы, так и находящихся как бы вне ее. Объясняется это тем, что в случае эволюционирующей системы ее границы весьма условны, подвижны и могут включать дальнюю «периферию», т.е. все, что в какой–либо мере доступно для взаимодействия системы и окружающей ее среды. Как правило, для изучения доступны прежде всего непосредственные, «сильные» взаимодействия элементов и структур эволюционирующей системы с окружающей средой, которые часто описываются как причинно–следственные связи; «слабые» же, опосредованные взаимодействия часто скрыты от взора исследователя. Принцип синхронизации как принцип познания сложных эволюционирующих систем как раз и призван восполнить эту неполноту наблюдаемых взаимодействий. Особенно он важен для познания связей между пространственно разделенными процессами, событиями и явлениями, которые не соединены друг с другом простыми цепочками причинно–следственных связей и рассматриваются отдельными областями науки изолированно друг от друга. Для иллюстрации сказанного приведем несколько примеров.

Прежде всего, представления об изолированности, полной внутренней самодостаточности и замкнутости отдельных цивилизаций, которые во многом разделялись О. Шпенглером и отчасти А.Дж. Тойнби, с точки зрения принципа синхронизации являются не реальными и не истинными. Даже если отсутствуют такие материальные связи и контакты между отдельными, существующими в одно время цивилизациями, как обмен, торговля, набеги, завоевания и т.п., существуют некие общие импульсы культурного, хозяйственного, политического развития, которые воспринимаются различными цивилизациями–современницами, хотя и по–разному. Это то, что называют духом эпохи, духом времени или же в более общем случае - информационным полем. Выше уже говорилось об «осевом времени», для которого характерен удивительный параллелизм в культурном и социальном развитии таких различных цивилизаций, как индийская, китайская, древнегреческая. Но «осевое время» не является в этом смысле исключением, то же справедливо и для других эпох, независимо от того, установлены ли взаимосвязи между данными этносами и цивилизациями. Разумеется, разные цивилизации и этносы развиваются разными путями и с разной скоростью, но принцип синхронизации стимулирует поиск самых неожиданных контактов, корреляций и форм взаимного влияния, причем последствия этих контактов и этого влияния могут быть весьма неожиданными.

Однако возможны и ситуации, когда контактов между цивилизациями практически нет, но им одновременно приходится отвечать на одни и те же импульсы, «вызовы» со стороны природы или соседних народов. В истории чаще всего это природные, особенно климатические изменения. Э.С. Кульпин показал, как одни и те же климатические изменения (похолодание «железного века» середины I тысячелетия до н.э. - оно же «осевое время» по Ясперсу!) привели к разным изменениям внутри древнегреческой и дальневосточной (китайской) цивилизаций, определившим разделение мира на «Запад» и «Восток» [Кульпин, 1996]. Таким образом, синхронизация событий и процессов, протекающих в различных странах и цивилизациях вовсе не обязательно ведет к сближению этих стран и цивилизаций; часто, наоборот, она способствует их разделению, росту различий между ними, отчего и возникает иллюзия их полностью «изолированного» развития. Синхронизации подвергаются не столько сходные, сколько различные, отличающиеся друг от друга объекты.

Еще один важный пример - влияние космических процессов и явлений на земную биосферу, на жизнь отдельного человека и на историческое развитие социальных систем. Большинство узких специалистов скептически относится к самой возможности влияния космических явлений на эти процессы, поскольку подобное влияние, как правило, ближе к «слабым», чем к «сильным» взаимодействиям, и его нелегко обнаружить. Однако известны работы русского ученого А.Л. Чижевского, в которых показаны взаимосвязи между активностью Солнца и самыми различными процессами на Земле, в том числе рождаемостью, распространением эпидемий, социальными потрясениями [Чижевский, 1976]. В настоящее время имеется огромное число работ, в которых отмечается корреляция многих биологических и социальных процессов с космическими и гелио–геофизическими факторами (см., например, многочисленные труды международных пущинских симпозиумов «Корреляция биологических и физико–химических процессов с космическими и гелио–геофизическими факторами»).

Итак, явление синхронизации различных процессов и событий, не описываемое простыми причинно-следственными связями, достаточно распространено в природе и обществе. Синхронизация является необходимой предпосылкой волнообразности развития природных и социальных систем в окружающем нас мире, а принцип синхронизации - предпосылкой познания этих волнообразных процессов человеческим мышлением. Синхронизация множества событий и явлений обеспечивает такое взаимодействие локальных процессов и движений в пространстве, которое не гасит, а усиливает их, давая в итоге достаточно заметную волну изменений. Принцип синхронизации позволяет рассматривать сложную эволюционирующую социально–историческую систему не в ее видимых границах, а «поверх барьеров», разделяющих различные системы, и тем самым дает возможность видеть распространение волн изменений гораздо дальше, чем при использовании обычного принципа причинно–следственных связей. Кроме того, принцип синхронизации позволяет увидеть взаимодействие и взаимовлияние циклов или волн, которые, на первый взгляд, не связаны друг с другом, например, взаимное воздействие волнообразных процессов развития разных цивилизаций или влияние циклов солнечной активности, других космических циклов на циклы и волны социальной жизни. Наконец, принцип синхронизации различных процессов и явлений прямо указывает на неизбежность критических, переломных периодов в развитии социальной системы, когда ее противоречия и конфликты «одновременно» обостряются и под угрозой распада системы требуют ее перехода на новый уровень.

1.3. Проблемы структурирования глобальной истории

Наблюдаемая синхронизация исторических событий, явлений и процессов является предпосылкой структурирования, т.е. определения структуры глобальной истории. Под структурированием истории здесь понимается не просто та или иная ее периодизация, но прежде всего выявление ключевых, центральных исторических процессов и соответствующих им периодов, которые глубоко повлияли на весь последующий ход истории, привели к последовательности выборов, предопределивших развитие человечества в определенном направлении. Фактически речь здесь идет о поиске своеобразного «ядра» или «оси» мировой истории, которые формируют ее структуру. При этом такой «осью» не могут быть ни отдельные события (например. Великая французская революция или революция 1917 г. в России), ни относительно кратковременные периоды «великих» войн (например. Первая или Вторая мировая война), ни даже само по себе появление великих мировых религий (например, буддизма или христианства). Дело в том, что центральное звено, вернее, центральные звенья глобальной истории должны охватывать не один регион и не одну цивилизацию, а большинство (в пределе - все) регионы и цивилизации. Кроме того, такие центральные или «осевые» эпохи должны определять последующее развитие не на десятилетия и даже не на века, а на тысячелетия. Очевидно, что ни великие революции, ни великие войны не способны оказывать столь мощное и долговременное воздействие.

Без выделения своего рода «центральных», «осевых» процессов и эпох, оказывающих действительно долговременное воздействие, невозможно структурирование глобальной истории и тем самым невозможно ее понимание как единого и целостного процесса. Глобальная история, если она действительно едина, не может протекать равномерно, в ней должны быть периоды «сгущения» и «разрежения», приливы и отливы, формирующие центр (или центры), которые характерны для любой системы и любой структуры. Разумеется, для обычной истории, разделенной по странам и периодам, такой проблемы практически не существует, хотя любой историк, изучающий определенную страну и эпоху, неизбежно ищет центральные события, которые структурируют и саму историческую эпоху, и знания о ней. Что касается глобальной истории, то проблема поиска центральной эпохи или центральных эпох является для нее принципиально важной и во многом ключевой. Далеко не случайно, что все мыслители, понимавшие историю как глобальный процесс, пытались нащупать ее структуру, отталкиваясь от той или иной эпохи, тех или иных событий и процессов. Так, христианские теологи и философы в качестве такого центрального события рассматривали возникновение христианства, исламские теологи - возникновение ислама, К. Маркс и теоретики мир–системного подхода - возникновение капитализма и мирового рынка в XVI веке. Как позже будет видно, они не были совсем не правы; правильнее будет сказать, что они были правы лишь отчасти.

Для чего же необходимо структурирование истории? Оно нужно не только для упорядочения мощного потока исторических событий, не только для оценки относительного значения и смысла тех или иных исторических событий, процессов, явлений, не только для выяснения общей, сквозной логики глобального исторического развития. Еще более существенно то, что структурирование истории позволяет с более общих позиций понять характер и смысл эпохи, в которую мы живем, и даже отчасти предвидеть (разумеется, лишь в самых общих чертах) направление будущего развития. Но еще более важно, по–видимому, то, что нам открывается таким образом часть Божественного (или, что то же самое, Космического) плана истории,_ее единство и последовательность. И хотя постичь смысл и цель истории нам во многом не дано, можно лишь повторить известные слова А. Эйнштейна, применимые не только к постижению природы, но и к постижению истории: «Бог хитроумен, но не злокознен».

Одним из первых, кто четко и в развернутом виде поставил проблему структурирования мировой истории (еще раз повторим, не периодизации, а именно структурирования), был К. Ясперс. В своей работе «Истоки истории и ее цель» он сформулировал понятие осевого времени и описал в общих чертах структурирование мировой истории этим осевым временем. Само осевое время Яс–перс охарактеризовал следующим образом: «Ось мировой истории, если она вообще существует, может быть обнаружена только эмпирически, как факт, значимый для всех людей, в том числе и для христиан. Эту ось следует искать там, где возникли предпосылки, позволившие человеку стать таким, каков он есть, где с поразительной плодотворностью шло такое формирование человеческого бытия, которое, независимо от определенного религиозного содержания, могло стать настолько убедительным - если не своей эмпирической неопровержимостью, то во всяком случае некоей эмпирической основой для Запада, для Азии, для всех людей вообще, - что тем самым для всех народов были бы найдены общие рамки понимания их исторической значимости. Эту ось мировой истории следует отнести, по–видимому, ко времени около 500 лет до н.э., к тому духовному процессу, который шел между 800 и 200 гг. до н.э. Тогда произошел самый резкий поворот в истории. Появился человек такого типа, какой сохранился и по сей день. Это время мы вкратце будем называть осевым временем» [Ясперс, 1994, с. 32].

К числу основных событий и процессов, характерных для осевого времени, Ясперс отнес следующие: «В это время происходит много необычайного. В Китае жили тогда Конфуций и Лао–цзы, возникли все направления китайской философии, мыслили Мо–цзы, Чжуан–цзы, Ле–цзы и бесчисленное множество других. В Индии возникли Упанишады, жил Будда; в философии - в Индии, как и в Китае, - были рассмотрены все возможности философского постижения действительности, вплоть до скептицизма, до материализма, софистики и нигилизма; в Иране Заратустра учил о мире, где идет борьба добра со злом; в Палестине выступали пророки - Илия, Исайя, Иеремия и Второисайя; в Греции - это время Гомера, философии Парменида, Гераклита, Платона, трагиков, Фукидида и Архимеда. Все то, что связано с этими именами, возникло почти одновременно в течение нескольких столетий в Китае, Индии и на Западе независимо друг от друга. Новое, возникшее в эту эпоху в трех упомянутых культурах, сводится к тому, что человек осознает бытие в целом, самого себя и свои границы. Перед ним открывается ужас мира и собственная беспомощность. Стоя над пропастью, он ставит радикальные вопросы, требует освобождения и спасения. Осознавая свои границы, он ставит перед собой высшие цели, познает абсолютность в глубинах самосознания и в ясности трансцендентного мира… В эту эпоху были разработаны основные категории, которыми мы мыслим по сей день, заложены основы мировых религий, и сегодня определяющих жизнь людей. Во всех направлениях совершался переход к универсальности» [Ясперс, 1994, с. 32 - 33].

Приведенное описание наиболее важных событий и процессов осевого времени далеко не полно, оно будет существенно дополнено во второй главе этой книги. Здесь для нас наиболее существенно обоснование Ясперсом необходимости структурирования мировой истории осевым временем. Вот что он пишет в этой связи: «Если мы сочтем его (тезис об осевом времени. - В.П.) истинным, то окажется, что осевое время как бы проливает свет на всю историю человечества, причем таким образом, что вырисовывается нечто, подобное структуре мировой истории. Попытаемся наметить эту структуру: 1. Осевое время знаменует собой исчезновение великих культур древности, существовавших тысячелетиями. Оно растворяет их, вбирает их в себя, предоставляет им гибнуть - независимо от того, является ли носителем нового народ древней культуры или другие народы. Все то, что существовало до осевого времени, пусть оно даже было величественным, подобно вавилонской, египетской, индийской или китайской культуре, воспринимается как нечто дремлющее, непробудившееся. Древние культуры продолжают существовать лишь в тех своих элементах, которые вошли в осевое время, восприняты новым началом… 2. Тем, что свершилось тогда, что было создано и продумано в то время, человечество живет вплоть до сего дня. В каждом своем порыве люди, вспоминая, обращаются к осевому времени, воспламеняются идеями той эпохи. С тех пор принято считать, что воспоминание и возрождение возможностей осевого времени - Ренессанс - ведет к духовному подъему. Возврат к этому началу неустанно повторяющееся явление в Китае, Индии и на Западе. 3.1 Вначале осевое время ограничено в пространственном отношении, но исторически оно становится всеохватывающим… Люди вне трех сфер, составляющих осевое время, либо остались в стороне, либо вошли в соприкосновение с каким–либо из этих трех центров духовного излучения. В последнем случае они вошли в историю. Так, в орбиту осевого времени были втянуты на Западе германские и славянские народы, на Востоке-японцы, малайцы и сиамцы… 4. Между тремя сферами, о которых здесь идет речь, возможно - если они соприкасаются - глубокое взаимопонимание. Встречаясь, они осознают, что в каждом из них речь идет об одном и том же. При всей отдаленности они поражают своим сходством…

Все это можно резюмировать следующим образом: осевое время, принятое за отправную точку, определяет вопросы и масштабы, прилагаемые ко всему предшествующему и последующему развитию. Предшествующие ему великие культуры древности теряют свою специфику. Народы, которые были их носителями, становятся для нас неразличимыми по мере того, как они примыкают к движению осевого времени. Доисторические народы остаются доисторическими вплоть до того времени, пока они не растворятся в историческом развитии, идущем от осевого времени; в противном случае они вымирают. Осевое время ассимилирует все остальное. Если отправляться от него, то мировая история обретает структуру и единство, способные сохраниться во времени, и, во всяком случае, сохранившиеся до сего дня» [Ясперс, 1994,с. 37-39].

И далее: «Осевое время служит ферментом, связывающим человечество в рамках единой мировой истории. Осевое время служит масштабом, позволяющим нам отчетливо видеть историческое значение отдельных народов для человечества в целом» [Ясперс, 1994, с. 76]. Ясперс объясняет также, почему осью мировой истории не могут быть такие действительно грандиозные повороты в истории отдельных цивилизаций, как возникновение христианства или ислама: «Между тем христианская вера - это лишь одна вера, а не вера всего человечества. Недостаток ее в том, что подобное понимание мировой истории представляется убедительным лишь верующему христианину. Более того, и на Западе христианин не связывает свое эмпирическое постижение истории с этой верой. Догмат веры не является для него тезисом эмпирического истолкования действительного исторического процесса. И для христианина священная история отделяется по своему смысловому значению от светской истории. И верующий христианин мог подвергнуть анализу самую христианскую традицию, как любой другой эмпирический объект» [Ясперс, 1994, с. 32].

Конечно, возникновение христианства имело важнейшее значение не только для западноевропейской или византийской (а позднее и российской) цивилизаций. Возникновение христианства косвенно повлияло и на возникновение ислама. Неслучайно именно христианский (хотя бы внешне) Запад стал центром мирового развития с XV–XVI вв. Но Ясперс, по–видимому, прав в том отношении, что рассматривать возникновение христианства как ось всей мировой истории было бы неправомерно; скорее его надо было бы считать узлом и своеобразным эпицентром истории, к которому сходятся некоторые важные линии, идущие от осевого времени, например, традиция иудейских пророков, древнегреческая философская традиция и некоторые другие. Такой подход не умаляет всемирно–исторического значения возникновения христианства, он лишь по–другому расставляет акценты и показывает, что без осевого времени христианство не было бы воспринято в том виде, как мы знаем.

Следует отметить, что не все историки и философы истории принимают концепцию осевого времени К. Ясперса. В то же время серьезных и глубоко аргументированных возражений против этой концепции выдвинуто не было. Пожалуй, наиболее радикальным противником концепции осевого времени был крупный российский ученый Л.Н. Гумилев. Однако его возражения против идеи осевого времени носят главным образом эмоциональный характер и во многом не выдерживают критики. Во избежание возможных недоразумений подчеркнем, что этот факт сам по себе нисколько не уменьшает масштаба личности Л.Н. Гумилева. По поводу идеи осевого времени К. Ясперса Гумилев пишет следующее: «Как мы уже отмечали, К. Ясперс заметил совпадение акматических фаз этногенеза разных пассионарных толчков. Поскольку это отнюдь не начальные, исходные фазы, они всегда бросаются в глаза при поверхностном наблюдении. Отсюда и выводы Ясперса, хотя и логичные, но ведущие к заблуждению… При акматической фазе рефлексия мятущейся персоны, негодующей на устоявшийся быт, неизбежно единообразна. Поэтому–то и есть элемент сходства у Сократа, Заратуштры, Будды (Шакья Муни) и Конфуция: все они стремились упорядочить живую, кипучую действительность внесением того или иного рассудочного начала» [Гумилев, 2001, с. 552].

Обращает внимание, что Ясперс говорит об одном, а Гумилев - совершенно о другом. Совпадение «акматических фаз» в развитии различных этносов бывало и до, и после эпохи осевого времени, но почему–то оно не вело к тем крупным сдвигам и глобальным последствиям, на которые указывает Ясперс. «Мятущиеся персоны» были и будут всегда, но почему–то именно в эпоху осевого времени им удалось осуществить глобальный исторический перелом, приведший к возникновению человека такого типа, какой сохранился и по сей день. Очевидно, что дело здесь не только в «мятущихся персонах» с их рефлексией, а в гораздо более мощных исторических факторах, которые затронули жизнь не только отдельных людей, но и развитие целых цивилизаций, позволили закрепиться и стать необратимыми прорывам осевого времени. В своей критике Ясперса Гумилев стремится показать, что сдвиги и достижения осевого времени вскоре были утрачены: «Так погибли конфуцианские школы при наступлении железных отрядов ветеранов Цинь Ши Хуанди (III в. до н.э.). Так сгорели буддисты–махаянисты в кострах, подожженных брамином Кумариллой, объяснившим храбрым раджпутам, что Бог создал мир и наделил его бессмертной душой - атманом (VIII в.). Так были уничтожены иудейские святыни огненного Яхве (VII в. до н.э.). Так был зарезан туранцами Заратуштра во взятом ими Балхе (ок. VI в. до н.э.)… Но ужаснее всего была казнь Сократа, погибшего от афинских сикофантов»[Гумилев, 2001, с. 552 - 553].

Здесь непонятно не только, почему «ужаснее всего была казнь Сократа», который, по преданию, сам выпил чашу с ядом, не желая отказываться от своих убеждений, но прежде всего, почему Гумилев игнорирует тот факт, что идеи всех перечисленных им (и не перечисленных тоже) великих пророков и мыслителей осевого времени надолго пережили их физическую смерть и прочно вошли в ткань мировой культуры. Так, конфуцианство с небольшими перерывами на протяжении тысячелетий было господствующей философией, игравшей роль религии, не только в Китае, но и в ряде стран Юго–Восточной Азии; огромную роль в развитии Китая оно играет и в настоящее время. Более того, сейчас многие говорят о том, что если «дух протестантизма» в XVI–XIX вв. способствовал развитию капитализма в Западной Европе и Северной Америке, то на рубеже XX–XXI вв. «дух конфуцианства» способствует ускоренному развитию Юго–Восточной Азии, ставшей «мотором» мирового экономического развития. Буддизм стал мировой религией и продолжает ею оставаться, несмотря на костры, в которых сгорели буддисты–махаянисты. То же самое относится и к святыням иудаизма, которые, будучи уничтоженными физически, не были уничтожены в духовном плане, и к учению Заратуштры, и к философии Сократа. Что же касается «железных отрядов ветеранов Цинь Ши Хуанди», «храбрых раджпутов», «туранцев» и «афинских сикофантов», то от них осталось не так уж много. Удивительно, но Гумилев не обращает внимания на подобные нестыковки. Возможно, это обстоятельство объясняется не рациональными, а чисто эмоциональными мотивами, которые невольно прорываются в следующем высказывании Гумилева: «Мне концепция К. Ясперса не нравится. Я хочу думать иначе!» [Гумилев, 2001, с. 554].

Концепция Ясперса может не нравиться, но от этого она не теряет своего значения. Современные исследователи указывают на некоторые важные факторы, которые проливают дополнительный свет на феномен осевого времени. В частности, Э.С. Кульпин справедливо подчеркнул совпадение эпохи осевого времени с периодом похолодания в Европе и Азии - так называемым «похолоданием железного века» в середине I тысячелетия до н.э.: «Процессы, обусловленные климатическими изменениями, в Греции эпохи перехода от архаики к полисной системе и в Китае времен «Весны и осени» и «сражающихся царств», будучи во многом идентичными тем, что имели место в речных цивилизациях Евразии, в то же время существенно от них отличались. Похолодание здесь стимулировало рост потребностей человеческого организма в калориях, в то время как продуктивность многоотраслевого хозяйства, сложившаяся в более благоприятных климатических условиях, снизилась… «Сжатие» вегетативного периода из–за похолодания потребовало внедрения новых сортов растений - более скороспелых, а аридизация - более засухоустойчивых. Возникла необходимость изменения техники и технологии земледелия, потребность в большей запашке - расширении культивируемых земель Вмещающих ландшафтов, в ином соотношении земледелия и животноводства в хозяйствах. Сокращение объема общественного продукта, уменьшение доли прибавочного и, возможно, недопроизводство необходимого вызвали социальную напряженность, поставили под сомнение прежнюю социальную организацию общества, систему распределения и перераспределения жизненных благ и ее идеологическое обоснование» [Кульпин, 1996, с. 129 - 130].

Возвращаясь к идее К. Ясперса о структурировании мировой истории на основе осевого времени, следует признать ее весьма глубокой, вскрывающей целостность исторического процесса и логику его развертывания. Вместе с тем структурирование всей мировой истории только одним осевым временем представляется явно недостаточным и неполным. Кроме осевого времени, обнаруженного Ясперсом, должны существовать и другие эпохи «сгущения» исторического развития; пусть даже менее значительные, чем осевое время. К сожалению, работа по структурированию глобальной истории, начатая Ясперсом, в дальнейшем почти не получила своего продолжения, - поскольку все свелось к спорам о том, существует ли осевое время как исторический феномен. В последующих главах этой книги мы попытаемся наметить структуру глобальной истории, отталкиваясь от осевого времени, но не ограничиваясь им одним. В основе подобного структурирования лежат циклы дифференциации - интеграции, которые прослеживаются в глобальной истории и задают ее структуру. В результате такого структурирования обнаруживаются многие важные закономерности и связи, на которые раньше либо вовсе не обращали внимания, либо обращали его недостаточно.

1.4. Предпосылки существования циклов дифференциации - интеграции. Циклы дифференциации - интеграции как циклы (витки) глобализации

В научной литературе имеется немало косвенных указаний на то, что существуют волны глобального исторического развития протяженностью около полутысячи лет, причем началу и концу каждой из этих волн соответствуют важные исторические изменения и переломы. Российский исследователь А. Неклесса, например, отмечал: «История имеет внутренний ритм. Причем ее длинные волны иной раз удивительно точно совпадают с границами миллениумов или значимых их частей (половин), обладающих собственной картографией исторического пространства и времени. Первый такой рубеж в истории новой цивилизации, обозначивший конец эры Pax Romana. относится к V–VI вв. - времени крушения Западной Римской империи и начала Великого переселения народов. Предыдущий fin de millenium и начало второго тысячелетия - также весьма непростой рубеж в истории цивилизации… Распавшийся незадолго до рубежа тысячелетий земной круг империи Каролингов был в последующем частично заменен более локальным универсализмом Священной Римской империи германской нации. В начале второго тысячелетия Византийская империя, кажется, достигшая к этому моменту пика своего могущества («золотой век» Македонской династии), сталкивается с новой и, как показало будущее, смертельной угрозой - турками–сельджуками, вступая на путь утраты земного могущества, балканизации и нисхождения в историческое небытие… Середина второго тысячелетия - также значимый рубеж в истории цивилизации. Это время зарождения современного мира, т.е. Мира Модерна (Modernity), формирования новой социальной, политической, экономической, культурной семантики миропорядка. В тот период произошла смена вех, утвердился новый, гуманистически ориентированный мир, где падший человек становится «мерой всех вещей»… Одновременно это было время крушения остатков Восточной Римской империи (1453) и выхода на подмостки истории иного спутника западноевропейской цивилизации - Нового Света (1492)» [Неклесса, 2001, с. 129 - 130]. При обсуждении проблем периодизации Всемирной истории П. Стерна приходит к необходимости выделения периодов продолжительностью около тысячи лет (500 г. до н.э. - 500 г. н.э и 500 - 1500 гг. н.э.): «Между 500 г. до н.э. и 500 г. н.э. полностью оформился первый период Всемирной истории как противоположный периоду формирования и экспансии цивилизации. В течение этого периода системы верований стали более разработанными, а их выраженность в культуре более многосторонней, и в некоторых случаях, таких как Индия и Средиземноморье, развивалась тенденция монотеизма. По мере расширения торговой деятельности устанавливались структуры господства и зависимости и в Средиземноморье, и в еще большей степени в Индийском океане. Основанное на коммерции, культурное влияние Индии было особенно сильным, хотя также должно быть отмечено проникновение египетско–средиземноморского влияния на область Верхнего Нила и греко–римское воздействие на Западную Европу.

Затем последовало тысячелетие, оказывавшееся особым вызовом в преподавании мировой истории и обретающее особую яркость благодаря схеме многофакторной периодизации. Есть возможность связать этот период 500–1500 гг. н.э. с предшествующим периодом, рассматривая в едином материале формативную эволюцию традиций великих цивилизаций и связанный с этим расцвет аграрного общества… Период, простирающийся с VI по XIV или XV в., отмеченный и в начале, и в конце продолжительными центральноазиатскими нашествиями, имеет как содержательный, так и педагогический смысл» [Стерна, 2001, с. 165–166]. Фактически тысячелетние периоды мировой истории, которые выделяет П. Стерна, представляют собой своеобразные циклы исторического развития, состоящие из двух волн продолжительностью примерно по 500 лет.

Даже историки, считающие, что Восток развивался принципиально иначе, чем Запад, вынуждены признать, что переломные эпохи для развития стран Востока в целом совпадают с переломными эпохами в развитии Европы, т.е. что фактически существуют периоды (волны) глобальной истории. Так, Л.С. Васильев, всячески подчеркивающий неприменимость понятий и терминов, описывающих развитие Европы, для стран Востока, тем не менее отмечает, что переломная эпоха продолжительностью около тысячи лет в развитии Ближнего Востока и Китая соответствует периоду между IV в. до н.э. и VII в. н.э.: «Так, например, для ближневосточного региона, родины человеческой цивилизации, столь богато представленного в древности важными историческими событиями, длительными периодами интенсивного развития, великими державами (Двуречье, Египет, Ассирия, Вавилония, Персия), период радикальной внутренней трансформации явственно приходится на промежуток между IV в. до н.э. (походы Александра) с последующим сильным культурным и структурным воздействием со стороны античного мира (эллинизация, романизация и христианизация) и VII в. н.э., отмеченным жесткой печатью ислама. За это тысячелетие кардинально изменилось на Ближнем Востоке очень многое… Обратившись к Китаю и всему Дальнему Востоку, мы обнаружим совершенно иную логическую грань: на рубеже III - II вв. до н.э. древнекитайское общество, пережив структурную трансформацию и обретя единую официально санкционированную идеологическую доктрину, в духе который были реформированы основные социальные институты и сориентированы образ жизни и ментальность населения, стало во многом иным, как иным стало и государство, приняв форму могущественной империи. Правда, эта империя в первые века своего существования испытала тяжелые удары кризиса, а затем на несколько веков даже распалась на части, причем как раз в это время формировались соседние с Китаем государства (Корея, Вьетнам, Япония), много заимствовавшие у него и бывшие длительное время по сути частью китайской цивилизации (речь идет о III - IV вв. н.э. -Д./7.).Приняв во внимание упомянутые события и процессы, можно опять–таки растянуть логическую грань между древностью и средневековьем в этом регионе Востока почти на тысячелетие (III в. до н.э. - VI в. н.э., когда была воссоздана империя) «[Васильев, 1993, с. 248, 249 - 250]. Между тем границы этой переломной эпохи и еще один переломный период внутри нее в III - IV вв. н.э., как будет показано ниже, как раз и соответствуют границам глобальных волн интеграции и дифференциации. Тем самым оказывается, что при всем своеобразии развития разных регионов мира само это развитие синхронизировано и описывается масштабными тысячелетними циклами, состоящими из двух волн, продолжительность каждой из которых равна около 500 лет.

Дж. Модельски на примере развития городов Древнего мира показал «пульсирующий», волнообразный характер этого процесса в период 4000 - 1000 гг. до н.э. Он выделил чередование двух фаз: фазы централизации, когда формируются центральные зоны мир–системы, и фазы децентрализации, когда периферия становится главенствующей. В результате, согласно этой модели, происходит постоянная смена мест в системе «центр - периферия» . В чередовании фаз «централизации» и «децентрализации» в мировой истории, подмеченном Модельски, проявляются важные механизмы развития глобализации. В то же время, поскольку Дж. Модельски анализировал лишь период до I тысячелетия до н.э., универсальный характер чередования фаз «централизации» и «децентрализации» в глобальной истории остался незамеченным и непроясненным.

Кроме того, сами термины «централизация» и «децентрализация» представляются не совсем точными для описания волнообразных процессов развития глобализации. Более адекватными, как уже говорилось во введении, являются понятия «волн интеграции» и «волн дифференциации», поскольку интеграция включает в себя не только централизацию, но и общее повышение единства и связности международной системы (в частности, образование стабильных мировых империй и «универсальных государств»), а дифференциация подразумевает не только децентрализацию, но и появление новых «периферийных» центров развития международной системы. Иными словами, централизация представляет собой лишь одну из сторон, один из механизмов процессов интеграции, а децентрализация - одну из сторон, одно из проявлений процессов дифференциации. Одним из центральных понятий в данной работе является понятие глобального цикла дифференциации - интеграции, который состоит из волны дифференциации продолжительностью около 500 лет и сменяющей ее волны интеграции продолжительностью также около 500 - 600 лет. Речь идет именно о волнах, поскольку изменения (в данном случае связанные с процессами дифференциации или интеграции социальных систем) распространяются в пространстве, синхронизируясь и упорядочиваясь во времени. Продолжительность этих волн, как будет показано ниже, установлена эмпирически, хотя их корреляция ~с приведенными выше наблюдениями и схемами периодизации других авторов (1000–летние периоды мировой истории) не является случайной и подтверждает существование циклов глобализации, состоящих из двух волн продолжительностью примерно по 500 лет.

В данной работе мы ограничимся описанием и анализом трех наиболее близких нам по времени циклов, несмотря на то что имеющиеся исторические данные указывают на наличие более ранних циклов дифференциации - интеграции, продолжительность каждого из которых также составляет около тысячи лет. Иными словами, чередование волн дифференциации - интеграции, судя по всему, распространяется на весьма значительный исторический период, начавшийся с возникновения известных нам древних цивилизаций, но предметом данной работы являются последние три цикла, охватывающие период с начала I тысячелетия до н.э. по настоящее время. Первый такой цикл состоит из волны дифференциации, продолжавшейся около пяти веков (с начала VIII в. до н.э. приблизительно до конца IV в. до н.э.) и волны интеграции, продолжавшейся также около пяти веков (с начала III в. н.э. приблизительно до конца II в. н.э.); полная продолжительность этого цикла составляет таким образом около тысячи лет. Второй такой цикл состоит из волны дифференциации, продолжавшейся около пяти веков (с начала III в. н.э. до конца VII в. н.э.) и волны интеграции, продолжавшейся около шести веков (с начала VIII в. до конца XIII в.); полная продолжительность этого второго цикла составляет около тысячи ста лет. Наконец, третий цикл состоит из волны дифференциации, продолжавшейся около пяти веков (с начала XIV в. до конца XVIII в.) и волны интеграции, которая еще не завершилась и в разгар которой мы сейчас живем (с начала XIX в.). Полное описание этих волн и обоснование приведенных дат будет дано ниже. Важно подчеркнуть, что выделенные таким образом циклы в целом соответствуют трем важнейшим периодам мировой истории. Первый цикл (VIII в. до н.э. - II в. н.э.) в основном соответствует Античному периоду, причем рубеж IV - III вв. до н.э., разделяющий две волны этого цикла, отделяет эпоху расцвета Древней Греции от эпохи эллинистических государств и господства Рима. Второй цикл (III в. н.э. - XIII в. н.э.) в целом соответствует периоду упадка Рима и Средним векам, причем рубеж VII - VIII вв. н.э., разделяющий две волны этого цикла, отделяет эпоху Раннего Средневековья от эпохи Зрелого и Позднего Средневековья. Третий цикл (с XIV в.) соответствует эпохе Возрождения и Новому времени, а рубеж XVII - XIX вв. разделяет доиндустриальную и индустриальную эпохи. Еще интереснее, что середина каждой волны (для первого цикла это V в. до н.э. и I в. до н.э.. для второго цикла V в. н.э. и рубеж Х - XI вв., для третьего - XVI и рубеж XX - XXI вв.) почти точно совпадает либо с серединой очередного тысячелетия, либо со сменой тысячелетий, на которых как на переломных моментах акцентируют внимание историки, цитировавшиеся в начале этой главы. Середина же каждой волны, представляющая ее пик, апофеоз, всегда отмечена, как будет показано ниже высокой концентрацией важных переломных событий.

Существенно, что предпосылки существования глобальных циклов дифференциации - интеграции можно также обнаружить, например, в динамике такого важного показателя, как изменение численности населения Земли. Согласно данным, приведенным, например, в работах Мак–Эведи и Джонса [МсЕvedy, Jones, 1978, р. 342; Капица, 1996, с. 64], существенное замедление роста или даже уменьшение населения мира происходило в эпохи около 900 - 700 гг. до н.э., около 200 - 500 гг. н.э. и около 1300 - 1400 гг. Нетрудно заметить, что эти эпохи совпадают с переходом от одного глобального цикла дифференциации - интеграции к другому. При этом начало очередной волны дифференциации сопряжено с замедлением роста населения, в то время как волнам интеграции соответствует стабильный бурный его рост. Здесь не обсужу дается вопрос, в какой мере начало нового глобального цикла вызывается замедлением роста численности населения мира, отметим лишь, что причины этого замедления могут быть различными - от демографических процессов в Римской и Ханьской империи в начале I тысячелетия н.э. до эпидемии чумы в Европе и Азии в 1300 - 1400 гг. И тем не менее, заметные переломы в динамике численности населения Земли в общем хорошо коррелируют со сменой глобальных циклов дифференциации - интеграции.

Существует еще одна важная корреляция - между глобальными климатическими изменениями и рассматриваемыми циклами дифференциации - интеграции. Дело в том, что известные длительные похолодания последних трех тысячелетий приходились на периоды середины I тысячелетия до н.э., середины I тысячелетия н.э. и середины II тысячелетия н.э.; на рубеже тысячелетий, напротив, происходили заметные потепления (см., например: [Клименко, 1997, с. 165, 169]). Уменьшение среднегодовой температуры в Северном полушарии в I тысячелетии до н э. получило название «похолодание железного века», а такое же уменьшение среднегодовой температуры в середине II тысячелетия н.э. получило название «малый ледниковый период». При сопоставлении этих глобальных климатических циклов с циклами дифференциации - интеграции обнаруживается, что глобальные похолодания приходятся примерно на середину соответствующих волн дифференциации, а глобальные потепления - на середину соответствующих волн интеграции. Представляется, что наличие подобной корреляции не должно вести к выводу о том, что непосредственной причиной наступления нового цикла являются похолодания, а смена волны дифференциации на волну интеграции непосредственно вызывается потеплениями. Разумеется, продолжительные похолодания существенно воздействуют на хозяйственную жизнь человека и общества, вызывая кризисные явления и стимулируя поиски нового способа производства, новых форм экономической, социальной и политической организации. Однако тот факт, что длительные похолодания всякий раз приходятся не на начало, а на середину волны дифференциации, свидетельствует о том, что факторы перехода к новому циклу глобального развития являются прежде всего социально–историческими, а не чисто природными. Можно предположить в этой связи, что глобальные климатические изменения всякий раз способствуют развитию, распространению уже начавшихся сдвигов в обществе, т.е. делают эти сдвиги действительно глобальными, а не чисто локальными. При этом длительные похолодания способствуют дальнейшей интенсификации уже начавшихся поисков новых технологий и новых форм социально–политической организации, а длительные потепления способствуют временной стабилизации сложившихся форм хозяйства в рамках возникших мировых империй. Таким образом, и демографические, и климатические факторы скорее всего играют существенную, но не исключительную роль в формировании глобальных циклов дифференциации - интеграции.

Почему же циклы дифференциации - интеграции не только имеют отношение к глобализации, но и представляют собой не что иное, как крупные витки ее развития? В полной мере ответ на этот вопрос будет дан после анализа эмпирического материала в этой и следующей главе; здесь же ограничимся указанием на то, что в результате каждого из этих циклов международная экономическая и политическая система становится более обширной, более всеобщей и более связанной внутри. Действительно, в результате первого такого цикла (волна дифференциации VIII - IV вв. до н.э., волна интеграции III в. до н.э. - II в. н.э.) в международную систему были включены не только Средиземноморье и Ближний Восток, но отчасти Китай и Индия. В результате второго цикла (III - XIII вв. н.э.) в формирующуюся международную систему были включены также Северо–Западная Европа, Русь (Россия), Центральная Азия; апофеозом этого цикла стало образование в XIII в. обширной Монгольской империи, не только включившей в свой состав Центральную Азию, Китай, Русь, Закавказье, но и поддерживавшей тесные торговые и политические связи с городами-государствами Италии, а через них - со всей Западной Европой. Наконец, в ходе третьего цикла (с XIV в.) формирование международной экономической и политической системы вышло далеко за пределы Евразии, включив в себя Новый Свет, Африку, Австралию и охватив весь мир. Тем не менее, внутренняя связность этой системы все еще далека от предела; по существу, лишь с конца XX в. она начинает обретать внутреннюю связность - технологическую, информационную, экономическую и политическую. Более того, из этой системы до сих пор фактически «выпадает» большая часть Африки, значительная часть постсоветского пространства и некоторые другие регионы. Поэтому перспективы для длительного развития глобализации по–прежнему существуют, и современная эпоха (начало XXI в.) отнюдь не является ее финалом. Однако само развитие глобализации, как следует из глобальной истории, является нелинейным; поэтому через определенный период времени вполне возможно появление новых структурных аспектов глобализации.

В качестве иллюстрации проявления волн дифференциации и волн интеграции в динамике государственно–политических образований рассмотрим сугубо приблизительные данные об изменении числа известных государственных образований в периоды, отстоящие друг от друга примерно на 500 лет и совпадающие с серединой соответствующих волн дифференциации и интеграции: около 500 г. до н.э., около начала нашей эры («О» г. н.э.), около 500 г. н.э., около 1000 г., около 1500 г. и около 2000 г. При этом догосударственные (племенные и т.п.) образования здесь не учитываются, поскольку народы, у которых доминирует родо–племенная организация, находятся на доцивилизационной стадии развития, и их роль в развитии глобализации» существенно иная, чем у народов, достигших цивилизации. Такой подход дает картину волнообразного изменения количества государственно–политических образований и союзов. Так, около 500 г. до н.э. (пик волны дифференциации) число государственных образований в античном мире, благодаря преобладанию полисной организации в Средиземноморье, составляло не менее 150–200. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что Аристотелем и его учениками были составлены обзоры политического строя 158 государств, главным образом древнегреческих полисов [Всемирная история, 1956, с. 90]. Не следует также забывать, что в эту эпоху (середина I тыс. до н.э.) число самостоятельных государств и княжеств в Китае достигало нескольких десятков, то же самое относится в рассматриваемую эпоху и к Индии.

К началу нашей эры (пик волны интеграции) число государств резко сократилось, прежде всего за счет поглощения большинства из них Римской державой в Средиземноморье, Ханьской империей в Китае, Кушанской империей в Средней Азии и Индии. В результате число государственных образований в тогдашнем цивилизованном мире не превышало 50 - 60. Новый перелом произошел в середине I тысячелетия н.э. (около 500 г. н.э., пик волны дифференциации) в результате падения Западной Римской империи, образования на ее территории множества «варварских королевств», а также в результате распада державы Гуптов в Индии и образования на ее месте множества мелких самостоятельных государств [Всемирная история, 1957, с. 63, 75 - 78]. Число государственных образований после 500 г. н.э. возросло в несколько раз и составило не менее 100 - 120. К 900–1000 гг. н.э. число государственных образований вновь существенно уменьшилось, составив не более 50–60 за счет образования Арабского халифата (несмотря 1 на начавшийся его распад на отдельные эмираты и султанаты, все они входили в халифат Аббасидов и во многом были связаны тесными экономическими, культурными и политическими отношениями), расширения Византии, существования империи Тан и сменившей ее империи Сун в Китае, а также доминирования Фран- . ции в Западной Европе, «Священной Римской империи германской нации» в Центральной Европе и Киевской Руси в Восточной Европе. К 1500 г. число государств в тогдашнем цивилизованном мире вновь увеличилось и составило не менее 100–120 государственных образований (только в Италии насчитывалось несколько десятков городов–государств). Наконец, в разгар новой волны интеграции, начавшейся в XIX в., реальное, а не номинальное! количество государственных социально–политических образований снова уменьшилось. Уже в 1900 г. 13 империй (японская, китайская, российская, британская, французская, германская, испанcкая, португальская, нидерландская, австро–венгерская, итальянcкая, оттоманская, бельгийская) контролировали подавляющую часть территории и населения Земли [Липец, 2002, с. II]. Несмотря на то, что сейчас, в начале 2000–х гг., число государств формально достигает примерно 200, реальное число государственно–политических субъектов гораздо меньше: Если учесть, что во многих случаях субъектами политических и экономических отношений выступают такие региональные союзы, как Европейский союз (ЕС), НАФТА, МЕРКОСУР, АСЕАН, группы государств, заключившие различные соглашения внутри СНГ, и др., что Китай и Индия являются прочными государственными образованиями и крупными державами, то количество реальных субъектов международных экономических и политических отношений в современном мире уменьшится до 50 - 60. Итак, несмотря на относительность и условность подобных количественных оценок, они в какой–то мере позволяют проиллюстрировать наличие глобальных волн дифференциации и интеграции.

Весьма важным представляется вопрос о том, почему волнами глобализации являются не только волны интеграции (что очевидно), но и волны дифференциации, которые включают доминирование процессов децентрализации, распада прежних централизованных империй, формирование полицентричности? Дело в том, что расширение международной межцивилизационной системы, расширение Ойкумены, как показывает исторический анализ, в основном совпадает с волнами (эпохами) дифференциации. Действительно, эпоха «осевого времени» (VIII–III вв. до н.э.), совпадающая с волной дифференциации первого цикла, впервые включила в Ойкумену не только почти все Средиземноморье, но и Иран, Китай, Индию. В эпоху дифференциации второго цикла (III–VII вв. н.э.), благодаря Великому переселению народов, в формировавшуюся международную межцивилизационную систему было включено множество народов Азии и Европы (в том числе германские и славянские племена). В эпоху дифференциации третьего цикла (XIV - XVIII вв.) в эту систему впервые начали включаться Северная и Южная Америка, Австралия, Тропическая и Южная Африка. По существу эпохи дифференциации создают основу для вовлечения новых народов и регионов в международную систему экономических, политических и культурных связей и тем самым - для «расширения мира», для развития глобальных процессов. Таким образом, географическое и этническое расширение формирующейся международной системы происходит главным образом в эпохи дифференциации. а повышение ее внутренней связности - преимущественно в эпохи интеграции. Говоря о циклах дифференциации - интеграции, состоящие из примерно равных по продолжительности волн дифференциации (около 500 лет) и волн интеграции (около 500–600 лет), cледует иметь в виду, что речь, разумеется, идет о доминирующих в данную эпоху (волну) процессах. Волна дифференциации включает в себя также и процессы интеграции, но доминируют все же процессы разделения мирового сообщества на отдельные государств, и цивилизации, приводящие к росту политического, экономического, культурного разнообразия. Точно так же волна интеграции включает также и процессы дифференциации, но преобладаю процессы политической, экономической, культурной интеграция процессы универсализации и распространения различных нововведений, относительно легко преодолевающих разнообразные границы и барьеры. Такое разделение во времени доминировав взаимодополняющих друг друга тенденций имеет достаточно глубокие основания и не менее глубокий смысл, которые будут рас смотрены ниже. Здесь же остановимся вкратце на гипотезе, которая будет обсуждаться и проверяться на фактическом материале | следующих главах.

Суть этой гипотезы состоит в следующем. Чередование протяженных исторических волн дифференциации и интеграции связано с периодическим возникновением нового, доминирующего в данном глобальном историческом цикле способа производства, а также связанных с этим способом производства новых форм социальной политической организации. В каждом цикле дифференциации–интеграции происходит зарождение, развитие, распространение и исчерпание определенного способа производства и связанных с ним социально–политических форм: в ходе волны дифференциации не вый способ производства и новые формы социально–политическое организации зарождаются и развиваются первоначально в локальных масштабах, а в ходе последующей волны интеграции этот способ и эти формы получают максимальное (по сути глобальное) распространение вплоть до своего исчерпания и деградации. (Забегая, вперед, отметим, что для рассматриваемого ниже первого глобального цикла таким способом производства является античный способ, для второго цикла - феодально–крепостнический (государственно–крепостнический) и для третьего цикла - капиталистический способ производства). При этом заметим сразу, что вопрос о «первичности» или «вторичности» форм экономической, социальной и политической жизни здесь не стоит: речь идет о соответствии их друг другу, а не об односторонней детерминации. В ходе исторической эпохи (волны) дифференциации возникает и формируется новый способ производства вместе с соответствующей социальной и политической организацией, который в конце этой эпохи постепенно начинает вытеснять прежний способ (способы) производства и прежние формы социальной и политической организации. Главный момент обсуждаемой гипотезы состоит в том, что новый способ производства и новые формы социальности могут возникнуть только в ситуации кризиса, связанного с дезинтеграцией прежних форм, и в ситуации политического полицентризма, порожденного дифференциацией прежних интегрированных политических объединений - глобальных империй или универсальных государств. Иными словами, для возникновения нового всякий раз необходимо разнообразие, которое и возникает в эпоху дифференциации.

В то же время, возникнув и сформировавшись, новый способ производства и новые формы социально–политической организации стремятся к своему расширению, к экспансии и распространению. Для такого распространения наиболее эффективной оказывается интеграция различных политических и экономических образований, этносов и цивилизаций, сопровождающаяся культурной и социальной интеграцией. Такая интеграция, как правило, достигается путем образования нескольких крупных «сверхимперий» или «универсальных государств», внутри которых и между которыми происходит быстрое распространение сформировавшегося в ходе предшествующей эпохи дифференциации способа производства и соответствующих структур политической и социальной организации. Именно распространение этих новых экономических, политических, социальных форм и является «скрытой пружиной» образования и роста великих империй и универсальных государств. Однако по мере исчерпания возможностей развития этих форм внутри великих империй начинается глубокий социальный и экономический кризис, который в конце концов приводит к их падению под ударами извне и изнутри. Такая краткая схема должна быть проверена на эмпиричском историческом материале, что и сделано в следующих главах. Разумеется, ограниченный объем данной работы не позволяет изложить все аргументы и факты, свидетельствующие в пользу рассматриваемой схемы. Тем не менее, представляется, что представленный ниже материал в целом свидетельствует в ее пользу.

В данной секции Вы можете ознакомиться с материалами наших конференций

Региональная научно-методическая конференция для студентов, аспирантов, молодых учёных (Днепродзержинск, 20-21 февраля 2013г.)

IV Международная научно-практическая конференция молодых ученых и студентов (Днепропетровск, 15-16 марта 2013г.)

Региональная студенческая научно-практическая конференция (Днепропетровск, 4?5 апреля 2013г.)

Всеукраинская научно-практическая конференция «Научно-методические подходы к преподаванию управленческих дисциплин в контексте требований рынка труда» (Днепропетровск, 11-12 апреля 2013г.)

VІ Всеукраинская научно-методическая конференция «Восточные славяне: история, язык, культура, перевод» (Днепродзержинск, 17-18 апреля 2013г.)

Всеукраинская научно-практическая конференция «Актуальные проблемы преподавания иностранных языков для профессионального общения» (Днепропетровск, 7-8 июня 2013г.)

ГЛОБАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

А. В. Крынская, Л. И. Крынская

Специалисты высказывают разное мнение при трактовке глобальных процессов, с точки зрения их зарождения, развития и понимания.

Часть авторов рассматривает зарождение глобалистики, как процесс, начало которому положено в конце 60 годов - начале 1970-х годов XX столетия, когда впервые, практически одновременно в различных странах, впервые заговорили о глобальных угрозах всему человечеству.

Данный период времени характеризуется появлением необходимости перехода наряду с дифференциацией научного знания к интеграции теоретических и практических знаний, направленных на изучение новых явлений, которые отличались масштабностью, целостностью и сложной системой взаимоотношений как внутри самих глобальных проблем, так и в их связи с экономической, социальной, политической сферами.

Некоторые специалисты, используют термин «глобальная история» по отношению к последнему периоду существования нашей цивилизации, но при этом продолжительность этих фаз у разных авторов различна.

Применяются различные критерии классификации этапов, фаз, периодов глобальной истории. В основе классификаций обычно используется скалигеровская версия истории.

Новые подходы, принципиально иное видение старых проблем, может изменить или скорректировать устоявшиеся представления и открыть возможности для решения прежних и новых задач.

А.Н. Чумаков д.ф.н., считает, что глобалистика изначально стала складываться как принципиально новое научное направление, где на первый план выступили интеграционные процессы, и как сфера общественной практики охватывающей международную политику, экономику и даже идеологию. Он рассматривает глобализацию как процесс, не имеющий временных ограничений, связывающий прошлое, настоящее и будущее. Считая, что с точки зрения динамики развития, обычно используемый подход представления исторических процессов как смена состояний общества: дикость - варварство - цивилизация не подходит, предлагая рассмотрение процесса глобализации с точки зрения масштаба событий, изменения мировоззрения, осмысления?

Э.А. Азроянц, д.э.н., академик РАЕН считает, что нельзя изучать проблемы глобализации, не зная её предмета и предела процесса, а история позволяет представить полноту и масштабность процесса, его динамическую целостность.

Глобальная история - это проявление взаимосвязанности, взаимовлияния, синхронизации и согласованности процессов и событий в самых разных точках мира (при всей их разнонаправленности и включенности в различный исторический, социокультурный контекст).,

Изучением мировых цивилизаций как крупных этапов в развитии человечества как единой планетной системы занимались многие ученые: Франсуа Гизо, А.Л.Метлинский, Г.Т. Бокля, Н.Я.Данилевский, О.Шпенглер, А. Тойнби, П. Сорокин и др.

В основе структурирования исторических событий исследователи часто применяют циклы дифференциации -интеграции.

Дж.Модельски на примере развития городов Древнего мира показал «пульсирующий», волнообразный характер исторических процессов. Он выделил чередование двух фаз централизации, когда формируются центральные зоны мир-системы, и фазы децентрализации, когда периферия становится главенствующей. Происходит постоянная смена мест в системе «центр - периферия», которые являются важными механизмами развития глобализации.

Э.А. Азроянц проводит интересный анализ и отмечает, что «история глобальных отношений» начинается с первых контактов соседей (родов, племен, этносов), протекающих в разнообразных формах войны и мира, обмена, переселения народов. «История - это продукт (след) человеческих усилий, проявленная (актуализированная) часть процесса самоорганизации Мегасоциума как организма, отражающая найденные компромиссы в вечном преодолении двух его начал: внешнего (окружающая среда) и внутреннего (внутренний мир человека). Именно поэтому нельзя отделять «физику» внешнего мира от «метафизики» внутреннего мира человека».

В историческом процессе следует различать две «дороги», ведущие к порядку. Первая - это когда историческое пространство становится структурно более сложным и приобретает новое качество (путь развития). Вторая - это упрощение структуры и утрата определенного качества (путь деградации).

Многие исследователи волны исторических глобальных циклов дифференциации и интеграции связывают с изменением численности населения нашего мира, климатом, циклами солнечной активности, циклами прецессии Земли и др. факторами.

Э.А. Азроянц делает вывод, что солнечная активность, а вернее ее циклические колебания, является своеобразным стержнем син­хронизации всего исторического процесса. Чтобы подняться на новую качественную ступень, цикл должен быть обязательно завершен. Это необходимо, но недостаточно. Поскольку конец цикла связан с хаотизацией структуры и ее распадом и в этой бифуркационной полосе существуют разные «дороги», многое, в частности, зависит и от правильного человеческого выбора. Деструктивный вариант развития допускает разрушение процесса на любой стадии и фазе цикла.

Из приведенного анализа можно сделать следующие выводы: нет единого мнения о понятии глобальных процессов и глобальной истории. Историю развития человечества можно представить как ряд циклов, фаз дифференциации и интеграции процессов, нет единого мнения о числе и продолжительности циклов, ряд авторов распределяют эти циклы равномерно, а некоторые рассматривают сжимающиеся циклы.

Мы придерживаемся мнения, которое высказано в ряде работ, -например . В этих работах доказывается, что скалигеровская версия истории незаметно «сфабриковала» тысячелетний хронологический сдвиг, приводятся доказательства этому. Она сместила дату рождения Иисуса из XI века в 1 век. Все события с 10 по 13 век разложены и растянуты историками-фальсификаторами на несколько тысяч лет.

Г.В.Носовский и А.Т.Фоменко в своей книге изложили результаты многолетних научных исследований, которые провела под руководством академика РАН А.Т.Фоменко группа математиков МГУ. Авторы рассказывают о новом научном направлении - реконструкции исторической хронологии Древнего мира и средневековья.

Принятая сегодня версия хронологии древности сложилась в XIV-XVI веках и была завершена в основных чертах известными средневековыми историками-хронологами И.Скалигером (1540-1609) и Д.Петавиусом (1583-1652). Однако данная версия, по мнению авторов, ошибочна.

Новая концепция хронологии основывается на анализе исторических источников методами современной математики и обширных компьютерных расчетов. Обнаружены три основных хронологических сдвига, передатировки многих астрономических явлений.

Данный факт подтверждается многими исследователями. Кроме этого Шарашов В.Е. не только подтверждает хронологический сдвиг, но и дает объяснение этим процессам. Речь идет о явлениях, которые происходили в нашем мире, названых «ремированием», т.е. остановка в развитии мира, его «замораживание». Анализ исчезновения предыдущих цивилизаций показывает, что причинами были не только природные, космические катаклизмы, например падение метеорита, но видимо причиной является выбор пути развития, т.е. причина в невыполнении, в нерешении задач, поставленных перед человечеством.

На наш взгляд, существуют определенные законы, которые определяют периодичность проверки выполнения программы развития человечества и циклы этих проверок, которые осуществляются Землей по заложенному алгоритму .

Мы полностью согласны с мнением Э.А. Азроянца, который обращает внимание, на бифуркационные состояния, в которых происходит смена целей и программ развития. Каждый исторический цикл характерен своим «стержнем» (идеальная цель, программа) и технической оболочкой («цивилизационные мускулы»). С нашей точки зрения, работа программ подчинена общим законам, которые распространяются на всё разнообразие систем, в том числе социальных, экономических, разница только в том, что человек как сотворец может ещё и сам создавать и структурировать программы. Другой вопрос, противоречат ли они высшим программам, какие цели он ставит и каким образом их осуществляет, направлены ли они на созидание или на разрушение.

Наш мир программен. А в соответствии с этим, о чем пишет и Э.А. Азроянц и другие, программа имеет начало и конец. Мы живем в период окончания программы макроцикла 12 млн.лет и окончания микропрограммы 12 тыс. лет. Причем программа 12 тыс. лет несколько раз корректировалась, например Всемирный Потоп, и останавливалась. Последний стабильный по времени период равен 1100 годам. По существующей хронологии это:

1-й период - 900 -1100 гг.

2-й период - 1200 - 1800 гг.

3-й период 1900 - 2000 гг.

Сейчас мы живем в переходный период, который можно рассматривать, как считают многие авторы, периодом бифуркации или хаоса, или используют термин «разбалансировка системы», который, можно разбить на фазы: 1988-2000; 2000-2003; 2003-2012.

Понять сегодняшний этап развития мирового сообщества не возможно, если не знаешь историю развития человечества, цели его развития, смысл существования человека.

Дальнейшая судьба нашей цивилизации зависит от того, сможет ли человечество изменить мировоззрение, поставить правильные цели, разработать и реализовывать созидательные программы дальнейшего развития.

Литература:

1. Азроянц Э.А. Вдохи и выдохи истории // Материалы постоянно действующего междисциплинарного семинара Клуба ученых «Глобальный мир». - М.: «Издательский Дом «НОВЫЙ ВЕК». Институт микроэкономики, 2002. - Вып. 10. - 90 с.

2. Носовский Г.В., Фоменко А.Т. Русь и Рим. Правильно ли мы понимаем историю Европы и Азии? [В 5 кн.]. - М.: ООО «Издательство Олимп»: ООО «Издательство АСТ», 2002. - 539, с.

3. Пантин В.И. Циклы и волны глобальной истории. Глобализация в историческом измерении. - М., 2003. - 276 с.

4. Шарашов В.Е., Лиас. Рыцари с поднятым забралом. – О.: Автограф, 2004.- 588 с.

Согласно «официальным» данным русская история началась в 862 г. Не вполне ясно, как она началась, и тем более не ясно, что было до этого. Однако известно, что в этот год город Новгород (по иной версии - северная, Новгородская Русь) заключил договор о правлении норманнских князей «варягов-русь»: Рюрика и его сподвижников. Тем самым в действие вступает, казалось бы, теория общественного договора, но можно также предположить и то, что это было либо приглашением в качестве наёмников-гвардейцев, которые впоследствии захватили власть в городе, либо не являлось приглашением вовсе, а стало следствием поражения славяно-финского населения в борьбе с экспансией норманнов на их земли.

Северяне-язычники, будущие шведы, норвежцы, датчане и исландцы, были вряд ли более культурны, чем жители севера Восточноевропейской равнины. Тем не менее, согласно летописной легенде был наведён порядок, которого до того не было. Отсутствие порядка станет типичным русским явлением и в дальнейшем. Викингами было положено начало многовековой династии на Руси (862 – 1598). Они всегда были известны своим суровым нравом, но известно и то, что Север Европы никогда не ассоциировался с рабством и кровавыми диктатурами. Поэтому первый выбор восточных славян можно назвать вполне европейским.

Но это было только преддверие. История продолжилась в 988 г. Надо заметить, что все эти даты условны и «современны». Отсчёт времени у восточных славян начался после встречи с цивилизацией Восточного Рима и вёлся от сотворения мира по византийской версии. Так пришло время, когда молодой, формирующийся восточнославянский этнос решил опереться на цивилизованную сверхдержаву: восточную часть бывшей великой Римской империи - Римско-эллинистической цивилизации. Опереться, чтобы выйти из прежнего природного, «языческого» состояния; обрести то, что было у великих цивилизаций Древности; обрести то, что стало у новых, также находящихся в стадии становления народов Европы.

Так было всегда, когда начинающие свой путь молодые народы перенимали опыт и культуру более развитых соседей. Обретение извне религии, письменности, календаря, имён, а также основ искусства или же политической системы не является чем-то предосудительным или унизительным, а скорее естественным и традиционным для развивающихся этносов. Однако если иметь в виду восточных славян, то существует мнение, согласно которому принятие Русью византийской системы социально-политических и культурно-религиозных ценностей было ошибкой и лучшим вариантом развития стало бы сохранение прежнего пути: чисто славянского (или славяно-норманнского?) и природно-языческого. Возможно, что в этом случае Русь не взяла бы крен в евразийскую сторону. Вопрос о том, какой вектор имеет приобретение 988 г. является весьма важным, если не основным. Был ли это европейский, западный или же азиатский, восточный выбор Руси?

Восточная Римская империя, первоначально включавшая в себя обширные восточные территории, со временем перестанет быть частью западного социокультурного типа, здесь постепенно переродится и политический режим, и менталитет большей части населения. Став независимым евроазиатским государством географически, Византия станет им и политически, и культурно.

Отказавшись от прежних инновационных устремлений, Восточный Рим перейдёт к традиционализму, консерватизму, охранительству, что найдёт отражение и в религии: в отличие от Западной Европы, продолжившей традиции новаций эпохи Античности, здесь сохранится во многом не тронутая, «ортодоксальная» ветвь христианства. И даже когда до схизмы (великого религиозного раскола 1054 г.) было ещё далеко, тем не менее, уже было очевидным: анафема римского папы и константинопольского патриарха - дело времени.

Конечно, Византия - это не Азия. Но Византия - это и не Европа. И Русь делает в итоге первый для себя «особый» выбор: совершает евроазиатский «крен», которым она позже будет постоянно гордиться, говоря о себе как об особом социокультурном феномене. В XV в. универсальное православное государство Ромейская империя навсегда исчезнет с мировой арены, а спустя несколько лет новая Русская империя, наоборот, приобретёт полную независимость и произведёт «реакцию замещения»: займёт ставшее вакантным место Второго Рима, чтобы продолжить уже начавшееся противостояние с Первым.

Третий поворот русской истории одновременно станет и первым поворотом на пути к многовековой русской трагедии. Вопрос в том, когда он начался? Безусловно, трагичен 1054 год: полный разрыв католиков и православных, раскол Европы на 1000 лет. На Руси этот год - это смерть Ярослава Мудрого и конец периода сравнительно спокойного развития. С его смертью борьба за власть до полного истребления своих противников станет нормой: это продемонстрирует и XII, и XVI, и XX вв. Смерть Ярослава станет прологом, по меньшей мере, 400-летной политической раздробленности (если брать только территории Восточной Руси).

Катастрофа, которая впоследствии будет иметь определяющий характер для дальнейшего развития Руси, случится в 1132 г. В этот год, связанный со смертью сына Владимира Мономаха: Мстислава Великого, прекратит своё существование, по крайней мере, формально единое государство Русь с центром в городе Киеве. Только через четыре века Иван III и Василий III объединят, но лишь одну, восточную часть прежней Руси: ту, что назовётся по-византийски Россией. Иная, прежде основная часть Киевской Руси, станет, руководимая литовской элитой, Великим княжеством Литовским и Русским.

Окончательно 7-вековая эпоха политической децентрализации Руси завершится только в конце XVIII в., когда все западнорусские земли войдут в состав Московской России. Мало кто обратит внимания на эти цифры: три четверти тысячелетия, т. е. значительную часть своей истории восточные славяне вместе со своими многочисленными соседями прожили не в единстве, прожили порознь, чаще всего совсем не испытывая по отношению друг к другу не только кровных, но и даже просто элементарных гуманных чувств. При этом многовековое противостояние двух новых, можно сказать суперэтносов - русского и украинского - стало показательно хрестоматийным.

Раскол Руси и её фактическое исчезновение с политической карты мира предопределило в конечном итоге четвёртое глобальное событие в её истории, её четвёртый поворот, ставший решающим. Прежняя, Владимирская Русь фактически прекратит своё существование. Её место займёт Литовская Русь - на западе, и Монгольская Русь - на востоке. Первое государство станет придерживаться европейской ориентации развития, второе - азиатской, восточной модели развития. Первое станет независимым и федеративным, второе - зависимым, политически раздробленным, но со временем - жёстко унитарным. Перед миром предстали Западнорусское макрогосударство с новой литовско-европейской династией и восточнорусские микрогосударства (за исключением северорусской Новгородской республики), управляемые прежней норманнской династией, но вассально зависимые от династии монголо-азиатской.

Таким образом, по причине монгольских завоеваний первой половины XIII века на месте прежней, до конца не сформировавшейся Русско-европейской цивилизации, начинают складываться две новые параллельные и одновременно полярные социокультурные структуры: литовско-русская, с преимущественно западным социокультурным типом развития и монголо-русская, с преимущественно восточным социокультурным типом развития. Не будем забывать и об альтернативной версии о том, что на востоке Руси не было не только так называемого летописного «ига», но и не было как таковой умеренной вассальной зависимости, но было единое союзное Русско-монгольское (или Монголо-русское) федеративное государство.

Развитие событий по такому сценарию, вероятно, нельзя исключать. Необходимость радикального изменения внешнеполитического курса Руси была вызвана тем, что с XIII века акцент католических крестовых походов сместился с мусульманских и языческих земель на православно-христианский мир. Неудивительно, что в ответ на натиск крестоносцев-католиков, имевших, в отличие от языческих монголов, весьма недвусмысленные претензии на видоизменение либо уничтожение центрального ядра Византийско-русской православной цивилизации, Александр Невский берёт курс на тактическое сближение с более сильными, но духовно для Руси менее опасными монголами. В дальнейшем такое временное тактическое сближение приведёт к сближению стратегическому и постоянному, к тому, что на части территории Руси будет создан социокультурный оазис Востока, который впоследствии распространится на шестую часть Земли.

Для Александра Невского совершенно чётко определились враги: это Запад - в лице католиков-крестоносцев, и это сами русские: те из них, которые отказывались повиноваться монголам, служить в их армии, платить налоги, возможно, в «общефедеральный бюджет». Приёмный сын завоевателя Руси Батыя, силой приклонивший Восточную Русь перед Золотой Ордой, Александр станет Святым героем Церкви, России и даже СССР. Александр не только сохранит православно-языческую культуру и православно-языческий дух Руси, но Александр положит начало чему-то принципиально новому и необычайно великому. Он положит начало духу русского самодержавия (когда вверху «тьма власти») и духу русского рабства (когда внизу «власть тьмы»), т. е. всему тому, что будет существовать три четверти тысячелетия и доживёт до конца ХХ столетия. До наших дней политический выбор Александра Невского, оказавшийся эпохально-макроисторическим, мало кем оспаривается. Иные, альтернативные варианты развития событий той эпохи обсуждаются недостаточно.

А в качестве альтернативы можно назвать литовско-русский путь. В соседней Литовской Руси политическими противниками были определены все те, кто покушался на суверенитет этого государства. Создав федеративное государство в духе прежних традиций Киевской Руси и европейских норм права и морали, Литовская Русь успешно противостояла и натиску крестоносцев, и агрессии монголов, и экспансии Монголо-русской, а затем Московской Руси. В дальнейшем, однако, в противостоянии литовско-русской и монголо-русской альтернатив в историческом развитии Руси верх одержит та, что будет опираться на традиции восточного социокультурного типа, и новой России суждено будет стать государством-цивилизацией, унаследовавшем не только византийские (евразийские), но и монгольские (азиатские) черты в своём развитии.

Глобальный поворот русской истории, совершённый в середине XIII в. впоследствии будет закреплён в 1328 г. В этот год реализуется наименее приемлемая для будущего новой цивилизации альтернатива: московская. Авторитарная Москва, став во главе объединительного процесса на востоке Руси, побеждает Тверь: своего наиболее серьёзного конкурента. Московское княжество, совсем недавно появившееся на карте Руси, получив от только что ставших мусульманами монголов Золотой Орды ярлык на право управления Восточной Русью, начинает тот знаменательный процесс «централизации», который завершится полным подчинением демократий Новгорода, Пскова и Вильно. Русская макроистория окончательно выбрала в этот год в качестве своего магистрального пути развития Москву, но не Тверь, Новгород, Псков или Вильно. Иными словами, имперское «континентальное» мышление, перманентную тиранию и рабство.

Следующим важнейшим поворотом русской истории является период правления Ивана Великого. И речь здесь идёт скорее не об известных фактах: окончательном освобождении земель Восточной Руси из-под ордынского влияния и начале восстановления прежних границ Киевской Руси в борьбе с Русью Литовской. Дело здесь в ином. Приняв восточноримское наследство (герб, знаки царской власти, жена - наследница римских цезарей), переведя начало нового года с восточнославянского 1 марта на византийское 1 сентября, Иван III заговорил тем самым о Руси (ещё до Филофея) как о Третьем Риме. Одновременно молодое Московское государство принимает на себя и политическое монгольское имперское наследство: Москва ощутила право объединить под своими знамёнами не только восточнославянские земли, но и большую часть Евразии.

Иван Великий, будучи, возможно, во многом традиционным московским авторитарным самодержцем, сумел, тем не менее, вложить в русскую почву ростки европейского пути развития: абсолютизма, но не самодержавия; свободы, но не рабства; компромисса, но не террора и насилия. К сожалению данная тенденция не получит долговременного стабильного развития. Последним её всплеском станут, вероятно, великие реформы 1550 гг., которые на короткий срок поставят Россию в число передовых государств, идущих по пути радикальных социально-политических реформ в духе только что начавшейся эпохи Нового времени.

Так Россия XVI в. снова оказалась перед выбором. Культурно и религиозно окончательно воспринято византийское (евразийское) наследство, в социально-политическом аспекте - монгольское (восточное) наследство, перемежающееся с духом перемен, идущим с Запада. Ивану Великому для окончательного выбора, очевидно, не хватило времени. Ивану Грозному - времени хватило сполна. За 24 года эпохи контрреформы им были проведены все необходимые мероприятия, которые создали в стране политический режим, существенно изменить который будет уже никому не под силу. Он будет видоизменяться (или, как будут говорить на псевдоисторическом языке: реформироваться), но только в одну сторону: в сторону усиления режима единоличной власти. Этот устрашающий авторитарно-деспотический режим в различных по степени жёсткости и жестокости формах благополучно просуществует вплоть до наших дней - вплоть до нынешней неограниченной суперпрезидентской системы правления.

Глобальный поворот, начатый Иваном Великим, был благополучно завершён его внуком Иваном Грозным: России не суждено было стать Великой и свободной (эта тенденция сойдёт на нет после переворота 1560 г.), но суждено было стать Грозной и несвободной (эта тенденция после 1560 г. возобладает и станет господствующей на протяжении последующих пяти столетий).

Пятый, Грозный поворот русской истории настолько укоренил восточную, а также имперскую сущность новой России, что избавиться от неё не помогают даже кратковременные периоды ремиссий. Созданный во второй половине XVI в. автократический режим политической власти, начало закрепощения населения, подавление и истребление оппозиции, начало экспансии в Азию (1552) и в Европу (1558), т. е. начало глобального противостояния с миром станут характерными чертами, отличительными особенностями нового Российского государства, или новой Российской евразийской моноцивилизации. Это будет особое, «гарнизонное» государство, исторически ориентированное на противостояние, на войну, на выживание в суровых геополитических условиях, мистически ориентированное на прошлое, на парадоксальное движение в пространстве и во времени вспять, в далёкое прошлое - в то прошлое, в котором России побывать, как другим, не довелось.

В течение всех пяти столетий в России будут предприниматься попытки совершить новый глобальный поворот, который бы изменил прежнюю неблагоприятную тенденцию развития, неблагоприятную для общества, для экономики, для жизни простого человека, но, быть может, вполне благоприятную и оптимальную для самой государственной макросистемы. За пять столетий можно насчитать до полутора десятков дерзких и безнадёжных попыток разного рода реформаторов и мечтателей-идеалистов изменить вектор движения России. Все они будут успешно блокированы как самой государственной машиной, так и укоренившейся консервативной традиционалистской ментальностью нового российского общества.

Можно выделить несколько таких попыток, во время которых, при благоприятном стечении обстоятельств, можно было начать и довести до конца новый глобальный поворот русской истории. Это эпохи Александра I, Александра II, Николая II и период демократической революции февраля 1917 г. Все они имели хорошее начало, которое не получало такого же хорошего продолжения. А Россия тем временем всё дальше и дальше отдалялась и отставала от прежде вполне политически «родственной» и равной ей Западной Европы, не желая следовать ни европейским, ни прежним восточнославянским (относительно европейским) курсом.

Попытки Петра Великого вестернизировать Россию методом насилия, создать культурно европеизированное, а во всех иных аспектах - азиатское, восточное государство, в котором человеку жить будет абсолютно невыносимо, являются не более чем закреплением и продолжением опричной контрреформы Ивана Грозного, великого азиатского деспотического крена России. Большевики, т. е. крайне левые социал-демократы, высоко ценили и Ивана, и Петра, называя их своими учителями. Следовательно, линия октября 1917 – 1991 гг. не является чем-то принципиально новым. Скорее, наоборот, она представляет собой ликвидацию очагов европеизма, оставленных идеями и реформами М. Сперанского и П. Столыпина, Александра II и Николая II, А. Керенского и П. Милюкова.

Таким образом, эпохи контрреформ Ивана Грозного, Петра I, Ленина – Сталина окончательно обозначили ту линию, тенденцию, путь, избранный Россией ещё в эпоху монголо-русского соперничества - союзничества. Путь всевластия, безграничности и произвола власти, порождающей несвободу - для одних, рабство - для других. Известно, что это был выбор не всей России, не всех её народов, не всей её политической элиты. Но это был выбор, определивший дальнейшую судьбу Руси, определивший новый вектор её движения. В течение последующей истории этот вектор обретёт характер «оптимального» и «единственно возможного» и будет неизменно брать верх над всеми иными вариантами развития Руси и России, которые останутся нереализованными.

Альтернативные варианты развития.

Подводя итог и обобщая сказанное, можно обозначить целый ряд нереализованных альтернатив развития Руси и России.

Первая. В IX веке была реализована норманнская альтернатива политического развития России: заложены традиции иноземных династий, агрессивного имперского вектора развития, формирования государства не сколько на основе договорной теории, сколько на основе имперской теории насилия и подчинения близлежащих земель. Не была реализована славянская альтернатива: начало династическому правлению в восточнославянских землях кладёт не норманнская («русская»), а славянская (не русская), новгородская династия. Вектор развития мог бы стать совершенно иным, с опорой на общественный договор, вечевую демократию, ментальную «оседлость» и пониженную воинственность (не исключено, что символом нации стал бы не конь, а дом).

Вторая. В IX веке реализована Киевская альтернатива, но не реализована Новгородская. Столица страны - вечевой, республиканский, почти европейский по духу Новгород. Не на годы, а на столетия, до наших дней. С сохранением и развитием древних вечевых традиций. Не Иван Грозный стирает с лица Земли непокорный ему Новгород, но наоборот: Иван Васильевич - гражданин Новгородской демократической России.

Третья. С Х века, со времён русского Александра Македонского - Святослава, реализована тенденция перманентного имперского расширения территории страны (интересно, с какой рациональной целью?). Тенденция ничем не сдерживаемого расширения длилась (с некоторыми перерывами) почти целое тысячелетие, временами сопровождаясь полными обвалами, по крайней мере, раз в 4-вековой цикл. Никто не знает, завершилась ли эта многовековая болезнь России, или нас ещё только ждёт новое глобальное собирание земель вокруг всё той же Москвы. Так до сего времени не реализована альтернатива сравнительно миролюбивой и реально оседлой жизни, основанной на принципах не экстенсивного, а интенсивного развития на ограниченном пространстве великой Русской равнины.

Четвёртая. С конца Х века реализована евразийская культурно-религиозная альтернатива, которая не столько приблизила Русь к Западу, сколько отгородила её от большей части Европы, создав многовековой «железный занавес» недоверия и отчуждения. Катастрофы 1054 и 1204 гг. придадут данной проблеме глобальный и вечный характер. Тем самым в Х в. не была реализована европейская культурно-религиозная альтернатива, которая смогла бы создать более благоприятные условия для русской и российской интеграции в европейское сообщество наций, в общеевропейский модернизационный процесс.

Не была также реализована и, быть может, менее оптимальная, менее привлекательная «азиатская», чисто восточная культурная программа. Облачение Руси в исключительно восточную культурно-религиозную оболочку (к примеру, в исламскую) придало бы ей, вероятно, не меньший колорит и создало бы более прочную основу её мировосприятия и самосознания, которые стали бы более определёнными. Иными словами, процесс социальной макроидентификации Русь и Россия прошли бы успешнее, с более адекватной внутренней и внешней оценкой ситуации, без задержки этого процесса на многие столетия.

Пятая. С XI века реализована крайне неблагоприятная альтернатива, связанная с постоянным противостоянием в борьбе за власть в среде политической элиты, приведшая к расколу и распаду страны. Впоследствии к этому добавится постоянное противостояние государства и его подданных, превращённых в холопов, слуг, рабов. Добавится и раскол в элитной, культурной части общества, именуемый обычно «расколом культур», что будет во многом препятствовать осуществлению прогрессивных преобразований в стране. Не реализована тем самым альтернатива осторожной, рациональной, гибкой, дальновидной политики центральной власти, основанной на компромиссе с политической элитой общества и близлежащими землями без резко очерченной патологии насилия и суицида.

Шестая. В XIII веке реализована русско-монгольская политическая альтернатива. С родственными связями и даже дружбой. С кровавыми ссорами при «выяснении отношений» с монголами и продолжением состояния децентрализации и гражданской войны между русскими землями. С созданием государства по монголо-китайскому образцу. С отказом от помощи Запада, от предложения осуществить совместный со славянами крестовый поход против монголов. (Данный порок воспринят от византийцев, которые предпочитали принять смерть от мусульман, чем помощь из рук главы Ватикана).

Тем самым не реализована альтернатива, которая бы заключалась в совместной борьбе объединённых восточнорусских земель в союзе с Западной, Литовской Русью против завоевателей Запада и Востока. Не реализована альтернатива, которая была бы связана с перемирием, хотя бы временным, между католической Европой и всеми восточнославянскими землями во имя совместного отражения монгольской агрессии.

Седьмая. С XIV века реализуется московская, крайне авторитарная, по сути провосточная альтернатива объединения всех русских земель в новое государство. С установлений отношений подданства (в русском варианте можно говорить «рабства»), но не демократичного вассалитета - как в Европе и в Киевской Руси. Тем самым не реализуется литовско-русская программа объединения. И столицей будущего государства не становятся ни «рыцарская» Тверь, ни республиканские Новгород или же Псков. Четыре европейские альтернативы остаются нереализованными.

Восьмая. Со второй половины XVI века созданы основы русской автократии - самодержавия . Подданные окончательно обрели статус холопов. Реальной политической оппозиции теперь не существует. Тем самым в России той эпохи не реализована альтернатива умеренно прогрессивного политического развития, основанного на компромиссе, традициях «старины» (эпоха Ивана Великого) и на радикальных реформах «сверху» (эпоха Избранной рады). Не реализована модернизационная альтернатива в развитии «ранней» России. Сделать это тогда - означало сделать это не только не поздно, но сделать раньше многих европейских государств. Кто-то или же что-то не позволило России середины XVI столетия шагнуть в глубь эпохи Нового времени уже тогда.

Девятая. На рубеже XV – XVI вв. в России укрепилась жёсткая, ортодоксальная ветвь православия. В результате поражения зарождавшейся русской религиозной Реформации (сторонники официальной линии церкви во главе с Иосифом Волоцким взяли верх над искавшими истинный путь «нестяжателями», возглавленными Нилом Сорским), неформально поддержанной самим монархом, Россия обретёт не дух протестантизма («молись и работай»), а филофеевское мессианство и крепостное право. Поборники большей человечности, большей религиозности будут повержены, а некоторые из них - даже сожжены, как еретики, на костре. «Протестантская» религиозная альтернатива была похоронена прежде всего самой Церковью, как государственной, но не сакральной, не религиозной структурой.

Религиозный раскол общества снова обострится и усилится во второй половине XVII века во время церковной реформы патриарха Никона. И снова вместо политики компромисса государство и его Церковь продемонстрируют неспособность обеспечить свободу совести, свободу вероисповедания. Беспредельное и безвременное насилие над старообрядцами породит в ответ антигосударственное и антицерковное насилие, гражданские войны и революции, апофеозом которых станет 1917 год, который «бессмысленным и беспощадным» бунтом «низов» повергнет и династию, и государство, и Церковь. Всё это будет очень напоминать месть. Альтернатива гармоничного развития по пути социального спокойствия в XVII в. была окончательно утеряна.

Десятая. Европейская тенденция февраля 1917 г. была быстро подавлена. В новых, тоталитарных формах коммунистического типа была восстановлена прежняя автократия и прежние формы рабства. Тем самым Россия не сумела реализовать альтернативу прогрессивно-эволюционного пути развития после октября 1905 г.: постепенное движение к конституционной монархии западноевропейского типа, либо (после февраля 1917 г.) - к демократической республике по образцу американскому. С большой долей уверенности можно говорить о нереализации в течение XVI – XX столетий радикальной многоплановой демократической альтернативы в целом. Всякий раз Россия созерцала лишь контуры либерализации и демократизации, которые высвечивались в ряде модернизационных реформ, а чаще - проектов реформ или деклараций о намерениях.

Достаточно. Десяти этих нереализованных альтернатив достаточно, чтобы понять: Русь и Россия всегда выбирали тот вектор движения, который в конечном итоге оказывался не только не вполне благоприятным для неё, но и наименее перспективным, более тупиковым, более жертвенным. Вероятно, тот выбор, который делало государство и обслуживающая его Церковь, был выгоден, прежде всего, им самим. Государство провосточного типа не вырастает из общества, не обслуживает его интересы, оно возвышается над обществом, контролируя и не давая ему превратиться в подлинно гражданское общество.

Русское государство выбирает не только тип развития и вектор движения, удобный для себя, но и соответствующий конкретным геополитическим условиям. Поэтому для жизни на холодной гигантской равнине, в условиях постоянной агрессии извне избирается государство-крепость. Она становится удобной не только для обороны, но и для превентивных ударов и долговременной экспансии. Выбор провосточного государства всегда с его точки зрения благоприятен.

Он будет затрагивать вопросы создания и функционирования могущественной, бескрайней империи. Это актуально. Он будет касаться проблем удовлетворения аппетитов власти и удержания в повиновении собственного народа и новых колонизованных наций. Это тоже актуально. Исторический выбор государства провосточного типа не будет затрагивать интересы общества, интересы широких слоёв населения, их права и свободы. Это не актуально. А для империи это, вдобавок, противопоказано.

Исторический выбор, который время от времени совершает традиционалистская провосточная макросистема, всегда для неё актуален, ибо решает вопрос её выживаемости в новых условиях. И он всегда ей приятен, потому что она всегда думает только о самой себе. Однако выбор этот для неё всегда неблагоприятен, ибо всегда оставляет её там, где она и была. И в особенности этот выбор неблагоприятен в плане соотнесения его с новым мировым феноменом - Западной цивилизацией. И если чисто восточную макросистему это мало волнует (что кто-то где-то куда-то ушёл, якобы, вперёд), то систему смешанного типа, с элементами западного мышления и мировосприятия - весьма волнует.

Она начинает комплексовать по этому поводу, в кабинетах и дворцах начинают говорить об отставании «нашей великой державы» от иных стран и народов. Рождается идея тотальной мобилизации всех ресурсов страны, во имя «великой цели: «догнать и перегнать». Так рождается во многом надуманная проблема отставания и необходимости ликвидировать разрыв, по возможности любой ценой. И чаще всего не во имя самосохранения, а во имя удовлетворения тщеславных амбиций государственной власти. Это не европейский менталитет, и не восточный. Во всём этом лежит что-то иное, смешанное. В некотором смысле патологическое.

Об этом и будет идти речь. Уже само введение, сама постановка проблемы частично ответила на глобальный вопрос: каковы причины отставания России от Запада? Возможно ли к этому добавить что-либо ещё? И добавить то, что никогда ещё не было сказано?

II. Россия и свобода.

Свобода политическая и свобода экономическая. Были ли они когда-либо на Руси и в России? Обычно ответ даётся отрицательный. Лишь иногда говорится о коротких промежутках времени, когда хотя бы в той или иной степени свобода как таковая присутствовала бы. Упоминается, в частности, времена вечевого строя Киевской Руси и короткие промежутки времени в начале ХХ в. как следствия событий октября 1905 и февраля 1917 гг. И всё это - недолговечно и относительно. Русь и свобода, Россия и свобода - как вещи несовместные? Отсутствие свободы, гарантированной частной собственности, следовательно, наличие рабства (не собственник - значит, раб), а если рабство, значит, отставание от цивилизации Запада, базирующейся на духе свободы и принципах частной собственности.

Ещё на заре Русской государственности народ делегировал государству свободу в обмен на две вещи: 1) в ответ оно должно проявлять максимально возможную заботу о своих подданных (в условиях экстремальных геополитических и климатических условий это было крайне актуально); 2) его национальное могущество должно возвысится если не над миром, то, по меньшей мере, над близлежащими землями.

Вполне осознанный выбор общества, за который оно должно нести ответственность. И не говорить только об узурпации власти и искусственном насаждении самодержавия. Если всякий народ заслуживает то правительство, которое имеет, то и Русь, и Россия получили тот социокультурный тип, те формы власти, которых сознательно и бессознательно желали.

Человек, в зависимости от меры своей гордости, своего самоуважения, всегда выбирает ту или иную степень психологического приклонения перед силой, перед властью, на который он готов пойти в качестве компромисса. Русский человек, словно восточный человек, выбрал степень максимально возможного приклонения, смирения перед лицом власти. При этом следует заметить, что в эпоху раннего Средневековья восточные славяне вряд ли были таковыми.

Следовательно, дух покорности пришёл к ним несколько позже. Пожалуй, только в Московскую эру русской истории возникнет тот самый психологический феномен, смысл которого будет заключаться в том, что русский народ будет находить большее удовольствие в рабстве, чем в свободе. Создаётся государство, в котором будет только первый , а за ним - последний . Причём у этого первого власть сконцентрируется в большей степени, чем у фараонов Египта.

Европейская и старорусская модель вассалитета, ограничивавшая произвол монарха, закрепляя за элитой, обществом их права и привилегии, постепенно вела к прогрессу, к демократизации и либерализации политической системы. И напротив, восточная и новорусская модель взаимоотношений подданства по принципу «монарх - холоп» рождали самовластие без границ, рождали исторический тупик. Отсутствие политической оппозиции, свободы, собственности, безальтернативность развития порождали перманентную политическую стагнацию, невозможность создать привлекательную конкурентоспособную цивилизацию.

Система вассалитета существовала в своё время даже в Московском княжестве, и окончательно система министериалитета сложилась только в XVI в. А если вспомнить, что ещё была и другая Русь, то выяснится, что в ней люди не только пользовались свободой, но и временами злоупотребляли ей, а политическая элита имела юридические гарантии своих прав и свобод. И в этом, совсем не унитарном государстве даже такой борец с тиранией Ивана Грозного, как Андрей Курбский, выглядел не «демократом», а таким же тираном. Русские люди в этом «не русском» государстве были вполне свободны, исповедовали православную веру и говорили на своём родном языке, который был к тому же государственным.

Впоследствии русский Восток сумеет одолеть русский Запад, и свободная Русь войдёт в состав несвободной Руси. Поэтому не следует с такой уверенностью говорить о том, что свобода в России невозможна и, более того, ей противопоказана. Альтернатива развитию Руси и России по пути самовластия и рабства существовала практически всегда.

Вопрос в другом: почему русское Средневековье в конечном итоге выиграло схватку у европейской Античности, а российское Средневековье - у европейского Нового времени? Почему существовавшая более пяти столетий (на границе с Европой, на землях Святой Киевской Руси) свободная Западная Русь не смогла воплотить в жизнь программу общерусского национального объединения? Почему цивилизация, созданная архаичным духом доисторических времён, одержит в конечном итоге верх не только над себе подобными, но и теми, кто был устремлён в будущее?

Не в подавлении ли свободы лежат эти, прежде всего, военные успехи? Но они не могут быть долговечными. Они всегда временны. Потому что человеческие ресурсы, в отличие от имперских амбиций, небезграничны. Обескровить и обесточить, но «догнать и перегнать». Победить любой ценой, путём максимального напряжения сил, собирания всех мыслимых и немыслимых ресурсов, путём тотального порабощения и ограбления собственного народа, используя его порой безропотную, порой поразительную готовность жертвовать собой во имя интересов государства.

Проявление элементов рабской психологии по всей вероятности не было изначальной чертой национального характера восточных славян. Если судить по Западной, Литовской Руси, то она не покорилась ни Орде, ни крестоносцам, ни Москве. Элементы такого рода могли впервые зародиться и проявиться в Московском княжестве, позже в Московском государстве, т. е. там, где было более заметным влияние монгольских завоевателей, где контакт, сотрудничество, взаимодействие с ними были максимальными. Именно в этот период старая русская элита (та, что ещё ценила свободу и независимость) была в большинстве своём уничтожена.

Элита, пришедшая ей на смену, была и менее гордой, и менее родовитой, не уверенной в себе, и в силу этого - более зависимой, промонгольской, более думающей о самосохранении, что в конечном итоге породило её цинизм, двуличие, неполноценность, предательство. Новую русско-московскую элиту унижали в Орде, не признавали в иных русских землях, она же, в ответ, раболепствуя перед ханами, унижала и топтала собственный народ. Тем самым рождался своеобразный патологический садо-мазохистский комплекс новой русской знати, передающийся самому народу, который прежде умел лишь терпеть насилие, теперь же он стал учиться его творить. И впоследствии многочисленные бунты русского народа станут «бессмысленны и беспощадны».

Пришедшая в Россию несвобода - это следствие той глобальной метаморфозы, случившейся в эпохальный 240-летний период так называемого «ига». Возникает ощущение, что не Русь, не Москва одолевает Орду, обретая независимость. Но наоборот. Слабеющая, распадающаяся Ордынская метрополия передаёт своё наследство своему преемнику и, возможно, лучшему ученику: Московскому государству. И в качестве завещания - право на обретение и всех Ордынских земель, и всех прежних владений империи Чингис-хана, право стать второй великой евразийской империей.

Как результат передачи данной «эстафеты»: создание агрессивного, непрерывно и запредельно растущего, полуварварского и полунищего сверхгосударства, характерными особенностями которого стали сверхвласть, сверхподчинение, сверхнапряжение, сверхмобилизация. Как результат - наша несвобода, а она - как следствие того, что мы стали детьми наиболее авторитарного, наиболее аморального княжества, прошедшего суровую монгольскую школу и вошедшего в лоно восточного, преимущественно туранского мировосприятия. Княжества, поставившего на колени весь остальной восточнославянский мир, навязавшего ему свой стиль жизни и образ мышления, свой метод отношения к обществу и отдельному человеку. Мы - дети Монгольской Московии, дети Ивана Калиты, Ивана Грозного, Петра Великого и всех их современных сподвижников, героев ХХ века, поборников несвободы и рабства.

Неразвитое, не состоящее из индивидуальностей общество не может быть свободным. И невозможно изменить его структуру: люди слишком привязаны к структуре. Её можно только заменить, но какова бы ни была такого рода замена - общество всё равно не станет свободным. «Масса», лишённая духа индивидуальности, боится быть свободной. Она не знает, что значит свобода, она не может осознать её как необходимость. В лучшем случае она может представить её по-русски: как волю - для себя и подавление - для других.

Поэтому «масса» всячески цепляется, боясь потерять свою несвободу. Более всего в своей жизни она хочет… принадлежать. Инспирированные революции, призванные дать «массе» свободу, изменяют её внешнюю форму, однако внутри всё остаётся как прежде. Свободу нужно осознать, до неё нужно дорасти, чтобы она могла бы предстать в качестве естественной необходимости для тех, кто покинул ряды «массы». Для тех же, кто никогда в них не был, свобода существовала всегда.

В России никогда не было свободы, потому что здесь всегда превалировала «масса», жаждавшая подчинения. Мы словно обречены на несвободу. И даже когда свобода совсем рядом, преподносимая для нас каким-нибудь реформатором-Сизифом, её камень снова скатывается далеко вниз, на дно, где царствует несвобода. Создание свободного общества требует чрезмерно высокого уровня духовного развития человека, попытка же «введения» свободы в неразвитой системе приводит лишь к тому, что становится ещё хуже, и система перестаёт работать вообще.

Чтобы она заработала вновь, требуется возврат в прошлое, к несвободе. Так рождается русский феномен: режим политической контрреформы, выводящий страну из кризиса, вызванного привнесением в неё духа и элементов свободы. Всякий раз дух свободы преподносился извне, как нечто искусственное, тогда как свободу нужно посеять и взрастить внутри. Она - как состояние Души. Тогда она естественна, имманентна и способна, уже на макроуровне, воплотиться в состояние общества.

Бесспорно, великой и дерзкой можно признать попытку М. Горбачёва и позже Б. Ельцина предоставить свободу стране и народу, совершенно не готовых к тому. Что случилось, когда первый реформатор удлинил «цепь», а второй - и вовсе снял «ошейник», мы видели и видим воочию. И если и эта либеральная реформа не даст положительного результата (опыт прошлого подсказывает, что так и должно произойти), то общество, так и не достигшее стадии зрелого восприятия и понимания свободы, вынуждено будет признать: в прошлом было лучше, т. е. несвобода для нас - целесообразнее свободы, а контрреформа - эффективнее реформы. И народ сам, по доброй воле, вернёт новому тирану, которого он изберёт, и «цепь», и «ошейник».

В России всегда время от времени происходили приступообразные всплески свободолюбия. В виде разного рода крестьянских восстаний, погромов, побегов, пьянок. Тем самым снимался, вероятно, накапливаемый за столетия рабства стресс, вызванный патологией сформировавшегося мазохизма. После снятия стресса чаще всего следовало добровольное возвращение на прежнее место: получить наказание и терпеть новые унижения, дожидаясь появления нового импульса агрессии. Перманентный, укоренившийся социальный мазохизм с редкими, но абсолютно бессмысленными и беспощадными выбросами подавленной садистской энергетики.

Совсем недавно Россия пережила снова такого рода эпизод. Мы снова видели этот психопатологический выброс. Все те, кто беспомощен, кто бесталанен, почувствовав, что Хозяин ослаб, (власть ослабла: не кормит, не поит, не насилует) стали мстить. Мстить за то, что не кормит, не поит, не насилует. Им не нужна свобода. В ней они погибнут. Им нужен тот, кто будет кормить, поить и насиловать. И рано или поздно они найдут такого. Того, что будет держать их в узде. В противном случае они сами будут творить беззаконие и насилие.

Запад - это свобода. Восток - это традиция. И, быть может, всё дело именно в этом. Не в том, что Россия - недоразвившаяся цивилизация, которая всё ещё не созрела для свободы. А в том, что Россия, возможно даже и будучи моноцивилизацией, совмещающей в себе признаки Востока и Запада, является всё же преимущественно восточной социокультурной системой. Она естественна такой, какая она есть, и она не может быть иной. И в этом - её уникальность, её непревзойдённость, её восточная красота. Красота Духа её.

Запад - это свобода. А там, где свобода, там творчество, там прогресс, там раскрепощение. Демократия. Право. Индустриализация. Рынок. Это деятельность. И это гонка. Гонка на выживание. Гонка за прибылью. Гонка за комфортом. За комфортом Цивилизации.

Восток - это традиция. А там, где традиция, там преемственность, там естественность, там целостность. Теократия. Религия. Одухотворение. Это недеяние. И это созерцание. Творений Космоса. И творений Культуры.

Запад акцентирует внимание на одном, Восток - на другом. По одним показателям Запад будет опережать Восток, по другим - Восток опередит Запад. Несомненно то, что цивилизация Запада делает акцент на комфорт, на уровень жизни человека, и добивается успеха в этом. И это бесспорный плюс.

Восток же по природе своей естествен и религиозен, он не может поставить в качестве приоритетной цель материального плана: это расходится с нормами морали, выработанными восточным социокультурным типом в рамках религиозно-этических систем эпохи «осевого времени».

Иными словами, Восток не может ответить «по-восточному» на вызов рационального Запада, устремлённого в лишённое чувственности техногенное будущее, пусть даже если оно и обеспечит всеми земными благами всех своих сограждан. Восток понимает, что приоритетное развитие материального приведёт к принижению и возможному разрушению духовного, к изменению преимущественно культурной ориентации общества на ориентацию цивилизационную. Что, собственно говоря, уже и случилось на Западе.

Россия - не Запад. И чтобы хотя бы «догнать» техногенный, прагматично-рациональный Запад России нужно было самой стать Западом. Но этого она сделать не могла. Её глубинный внутренний дух не позволял ей сделать это. По тем же причинам, по которым не мог этого сделать Восток. (А если кто-то на Востоке и сумел, согласно западным критериям, сравняться с Западом, то достиг этого по западным методологиям и технологиям). Россия - внутренний Восток. Внешне - временами Запад.

Каковы причины постоянного отставания (политического, социально-экономического) России от Запада? В том, что Россия не Запад. И никогда во всей полноте не сможет стать Западом.

Каковы причины относительного отставания (культурно-религиозного, мистически-духовного) Запада от России? В том, что Запад - не Восток, а Россия - более близка к Востоку, являясь своего рода внутренним христианизированным Востоком.

Являясь псевдо-Западом, Россия никогда не сможет сравняться с ним в соответствии с западными критериями оценок, но может превзойти по этим параметрам Восток, потому что находится ближе к Западу.

Являясь псевдо-Востоком, Россия никогда не сможет сравняться с ним в соответствии с восточными критериями оценок, но может превзойти по этим параметрам Запад, потому что находится ближе к Востоку.

Никто не знает, что лучше: Восток или Запад. Интроверсия Востока или экстраверсия Запада. Каждый считает лучшим самого себя. Это не более чем мания величия. Показатель однобокого, не универсального развития. Однобокого, не универсального мышления. Думать, что кто-то лучше, а Истина - лежит на чьей-то стороне - либо заболевание Разума, либо отсутствие его. Думать, что лучше быть и здесь, и там, не будучи нигде - тоже, очевидно, болезнь. Но реально быть всем: и здесь, и там, быть универсальным и целостным - это само совершенство, предмет стремлений, смысл бытия. Это и есть смысл религиозной устремлённости. И мы должны гордиться тем, что мы, Россия, стремимся преодолеть рамки ограниченности, стать свободными и выйти вживую в открывающийся для нас целостный мир.

Похожая информация.

← Вернуться